Ты можешь открыто, всему миру аристо, озвучить таксу — за убийство — скажем, треть общей капитализации. Или четверть. А за изнасилование — одну десятую. Но только в зачёт идёт ВСЁ. Счета в банках. Счета в оффшорах — если раскопаете. Недвижимость. И, конечно, стоимость акций. Отец нашего некто должен продавать бизнес, занимать огромные суммы, разоряться, выплачивая искупление. А потому следующий момент — в качестве слива могут быть только суперпупермегаизвестные фонды, действия которых могут быть подконтрольны королеве или общественности. Вся планета должна видеть, что условный сеньор Лопес, чадо которого пришило контрактницу, проигнорировав стоп-слово, жертвует в фонд помощи жертвам насилия, а ещё детям-сиротам и инвалидам горячих точек не просто офигенно много; он вынужден продать часть бизнеса, что было нажито непосильным трудом трёх-четырёх поколений их предков. И всё ради того, чтобы произошло наказание, чтобы был усвоен урок и следующие поколения их семьи прививали чадам такой атавизм, как ответственность, что забыл привить сыну сеньор Лопес.
— Сильно! — поднял я палец вверх. — Сиби, я вчера тебя назвал соломинкой… — Я сбился и тяжело вздохнул, ибо понял, что «сам дурак». Я… Зашорился. Перестал видеть дальше своего носа, начал почивать на собственных лаврах, которыми сам себя наградил «за былое». И слава всевышнему, что он послал мне девочку, открывшую глаза на реальный мир: я закостенел, по сути только начав развиваться.
— Я назвал тебя соломинкой, — усмехнувшись мыслям, продолжил я, — и это так. Ты не сказала и не сделала ничего нового, что мы и я бы не знал/не знали.
Изабелле лишь подлила масла в огонь, заставив пылать пожаром то, что тлело в груди. Оно тлело, пожар — дело времени, и все те же вопросы были бы заданы потом. Но они заданы сейчас, когда ещё много можно переиграть.
Парням ты тоже перешибла их самомнение. Открыла глаза, заставила видеть дальше своего носа. Есть мир творчества за пределами их носа, и копать там — не стыдно, раз сам не можешь. Да ещё реально станешь нашим автором, со всеми положенными отчислениями — я прослежу, а старик тем более проконтролирует.
После этих слов она зарделась.
— Ну и мне глаза открыла на то, на что я и без тебя давно смотрел. Смотрел и не понимал. Я не видел широты замысла, глубины охвата! И это я, привыкший последние полгода удивлять всех той самой широтой и глубиной, сто раз макавший в дерьмо ребят, дескать, вы просто недостаточно далеко видите и недостаточно большой размах планируете. Смелее надо.
Снова сбился. Она не перебивала, но и не улыбалась. Отнеслась ко всему серьёзно.
— Сиби, соломинка моя… Спасибо! — Я встал, обошёл стол и чмокнул её в раскрасневшиеся-таки щёчки. — И раз так получилось, что ты помогла мне… Я также помогу тебе. Доедаем пиццу и поехали к одному сеньору. Будем изучать ядерную физику у профессионалов.
— У тебя есть знакомые учёные-ядерщики? — снова загорелись её глаза.
— Ядерщики, — согласно кивнул я. — Но не совсем учёные. Но они могут найти среди этих учёных тех, кто тебе сможет помочь. Лучше них в Альфе этого не сделает никто. — Палец уже нажал на скрытый контакт. — Марго, солнышко, что ты сейчас делаешь? Скажи, а чем таким важным в этот момент занят твой брат Адриано?
Глава 5. Резервная наследница
Сразу уехать не получилось. Пока доели пиццу… А Сиби, несмотря на то, что принцесска, воспитывалась простолюдинами, и ей была кощунственна мысль оставить недоеденные куски, «на выброс», как и мне. Хотя настоящая аристо этого бы не заметила. Пока доели, собрали вещи — она разложилась и что-то писала в бумажном блокноте, в зал кафешки с улицы стали заходить брутальные девочки в стильной строгой деловой форме и AEG-шниками на боку. Во главе с неизменной Оливией.
— Сиди, у нас гости, — остановил я сестрёнку, кивнув в ответ на кивок Лив, мол, «Хуан, сиди, всё будет нормально».
— А-а-а-а… — Сиби сначала «зависла», но, бросив взгляд через плечо на дверь, всё поняла и села. — Интересно, это по мою или по твою душу?
— Пока по мою. — Я усмехнулся. — Твоя мама ПОКА не знает о тебе. Кстати, как так получилось? Крёстная же должна ей исправно «стучать» о твоём перемещении? И твой так называемый побег…
— Крёстная думает, что меня забрала мама. — Паршивка довольно улыбнулась. — Не спрашивай, чего мне это стоило, но я сделала так, что она думает, что я сейчас с мамой. А значит смысла её оповещать о чём бы то ни было нет.
Да уж. Наверное, не буду спрашивать. Страшная женщина растёт! Может взломщикам её отдать — неплохая смена?