– Все у тебя получится, Джонни. И очень скоро!
Улыбнулся отражению. Отражение улыбнулось в ответ.
А с противоположной стороны витрины, из магазина, на Джонни смотрит пожилая женщина с хорошо прибранной головой и кружевным воротничком. Она уверена, Джонни её не видит.
Джонни подмигнул отражению.
Старушка отскочила и стала нервно рыться в хозяйственной сумке.
***
По Кэрол можно сверять часы, кукушка, а не человек. Настоящая кукушка, с боем. Она врывается в квартиру, будто распахивает дверцы домика и начинается «ку-ку-ку-ку-ку-ку»:
– Зефир к чаю, сдала две статьи, голову помыла, а зря.
– Зря?
– Вчера мыла, каждый день вредно.
– Где вычитала.
– В «Женской красоте». В своей статье. Ты меня не читаешь?
– Не-а.
– А я, открывая журналы, всегда ищу твои фотки.
Кэрол вытягивает из сумки три шёлковых платка и пару браслетов:
– Драпировка. На голову, на шею и на пояс.
– Мне нужно лицо.
– Зря тащила?
***
Крохотная фотостудия у Джонни все-таки есть. Стена ниши, куда в однокомнатных квартирах ставят кровать, затянута зелёной тканью, слева и справа стоят осветительные приборы. Минимализм из ИКЕИ, да яркие обложки журналов, разбросанные везде: на диване, где Джонни спит, на подоконнике и кухонном столе. Беспорядок блестит глянцем. Кэрол включила чайник. Чайник зашипел.
Кэрол накинула платок, натянула браслеты.
Она движется в ритм шипению, подбрасывает платок, трепещет браслетами и протряхивает бёдрами. Джонни смеётся, смеётся и Кэрол, но чайник вскипел, отключился. Кэрол поклонилась.
Высокий барный стул скрипнул под её натиском. Осветительные приборы рисуют лицо мягко, не слепя глаз. С прямой спиной, Кэрол похожа на любопытного тюленя, выглядывающего из-под воды в поисках событий. С чего начать…
– Тебя когда-нибудь били?
– Да.
– Кто?
– Ты.
– В своем уме?
– Морально.
– Кэрол. Я серьёзно.
– Хочешь знать, что не дает мне покоя?
– Конечно.
– Тогда сливайся с фоном.
От первой съемки зависит всё.
Как начнёшь, так и покатит. Как выстрелишь, так и полетит. Джонни боится, что Кэрол отнесётся к его идее несерьёзно.
Итак. Джонни готов. Кэрол тоже.
– Мне только-только исполнилось шестнадцать. Впереди выпускные экзамены. Как-то поздно вечером, возвращаясь после дополнительных занятий по английскому, я решила сократить путь и пройти сквозь заброшенную стройку. Мы с подружками с детства играли здесь в салки, скалки, прятки, я знала каждый метр, повороты и переходы, тайные ходы и дыры в заборе.
В тот раз ничего не предвещало беды. Я шла уверенно, не обращая внимания на облупленные стены, отмеченные чёрными нишами окон сверху и провалами фундамента внизу, обходила кучи мусора и битого кирпича, размахивала портфелем, напевая песенку про «Голубой вагон».
Он вырос буквально из-под земли, преградив узкий проход между осыпающейся стеной и грязным забором. Первое, что бросилось в глаза – эта картина и сейчас стоит предо мной – его упрямые волосы в ореоле заходящего солнца. И полуулыбка на молодом безупречном лице. Он крепко сжал мою руку. Я дернулась, но силы неравны. Я отпрянула, вжалась в забор, дрожь, тело покрылось липким потом. Свободной рукой он взял мой подбородок, приподнял, подтянул к себе.
Никогда не забуду пронзительный взгляд его чистых, холодных глаз, они втягивали, всасывали… Я уже не видела его лица, только эти невероятные стальные глаза… Меня словно парализовало, дыхание остановилось… И… я проснулась. Сердце стучало бешено. Пыталась заснуть, ну куда там. С тех пор, укладываясь спать, я мечтала о новой встрече с ним.
И, о чудо! Он стал иногда приходить ко мне во сне. Я вновь и вновь шагала через стройку, напевая «Голубой вагон». Он вновь вырастал из-под земли и вновь преграждал дорогу. Если он появлялся раньше, я бежала навстречу…
Джонни обошел стул:
– Не оборачивайся, сиди, как сидела, продолжай.
Сделав несколько кадров, Джонни вновь обошел стул.
– … Мы не разговаривали никогда, я хотела заговорить, но всякий раз, увидев его, лишалась речи, а затем вновь просыпалась вспотевшей. Так у меня появился странный, потусторонний друг…
Окончила школу, поступила на журфак. Студенческие компании, увлечения, лёгкие и тяжелые, а перед глазами только он. Сокурсники меркли на его фоне. Завораживающее лицо его молчало более содержательно, чем самые умные разговоры приятелей. Шло время, а он не менялся, оставаясь таким же умопомрачительным, как и в первую встречу.