— Извините меня, но я не разделяю вашего возмущения. Вы, насколько мне удалось понять, находите справедливым, чтобы одни жили не работая, паразитами, между тем как другие принуждены трудиться непосильно. Разумеется, бывшей владелице замка тяжело мыть полы в учреждении, но жалеть ей об этом не стоит. Это лучше, чем продавать себя. Если возраст и здоровье позволяют дамам из общества трудиться и их заставляют это делать, право, тут нет трагедии. И… я очень устал сегодня.
Гость, блеснув пенсне, молча поклонился и вышел.
Нансену не спалась.
Уже одно то, что большевики подняли значение труда в стране, где высшие классы всегда воспитывались в презрении к нему, означало многое. В их Советах— рабочие, крестьяне. Они опираются на миллионы таких же рабочих и крестьян. То, что они затеяли, ново, интересно. В русских условиях все это правильно. Но можно ли представить себе такую же революцию в Норвегии? Разве не вернее было бы добиваться лучших жизненных условий для всех классов? Правда, пока никто не знает, как можно это сделать.
Сон не приходил. Разболелась голова. Нансен, одевшись, вышел на улицу. Резкий, порывистый ветер, бушевавший все эти дни, раскачивал тусклые лампочки. Пронзительно повизгивала железная вывеска с непонятным словом «Церабкооп». В окнах учреждений кое-где еще горел свет. Беспризорный парнишка, курносый, оборванный, вынырнул откуда-то из подъезда, взглянул на Нансена, присвистнул, сказал нахально:
— Эй, дядя, даешь папироску.
Нансен не понял. Он дышал глубоко и жадно. Бодрящая погодка! Шумит над Россией крепкий ветер, выметая старый сор из закоулков, но как сумеют новые хозяева обжиться в огромном, полуразрушенном, продутом сквозняком доме?
Через несколько дней, на прощальном вечере, Нансен сказал:
— С самым теплым чувством я буду вспоминать о тех днях, которые провел в России. Я никогда не забуду Россию и ее народ. Я рад работать с русским народом. Я верю в великую будущность России.
Нансену за помощь в возвращении военнопленных на родину была присуждена международная Нобелевская премия.
Эти деньги он истратил главным образом на покупку тракторов и других машин для двух советских опытно-показательных станций, которые должны были обучать крестьян научным приемам земледелия.
Почти одновременно Нансен получил крупную сумму за издание своих сочинений и распределил ее между теми же станциями, а часть отдал для помощи греческим беженцам и русским эмигрантам, голодавшим в Турции.
И опять, в который уже раз, услышал он старые, надоевшие песни. Опять к нему приклеивали и «красного», и «большевика», и «скрытого агента Коминтерна», и «троянского коня в крепости цивилизации».
Шум усилился, когда вышла в свет его книга «Россия и мир», написанная после возвращения из Москвы. Эта совсем тоненькая книжка, почти брошюрка, появилась на прилавках магазинов в 1923 году, была тотчас раскуплена читателями и тотчас же разругана в пух и прах буржуазными газетами.
Еще бы! Нансен, например, писал в ней, что, вдумываясь в положение России, он понял: от реакционного русского царизма волна закономерно, неизбежна должна была подняться до коммунизма и диктатуры пролетариата. Почему, спрашивал он, так ополчились на Октябрьскую революцию в России? Ведь она привела главным образом к положительным результатам, уничтожив многое из тяжелого прошлого этой страны.
«Можно сомневаться относительно Западной Европы и относительно дальнейшего развития западноевропейской культуры, — писал он, — но не может быть никаких сомнений в том, что русскому народу предстоит великое будущее…
В жизни Европы ему предстоит выполнить высокую задачу.
Я считаю вероятным, что в не слишком далеком будущем Россия принесет Европе не только материальное спасение, но и духовное обновление».
Так честно, смело, открыто говорил человек, много видевший и много передумавший, человек, стоявший у порога нового мира, но не отваживавшийся на решительный шаг.
Голубой океан
А пока Нансен отдавал себя делу, которое казалось ему самым нужным и важным, дети его незаметно выросли, вступили на свою дорогу.
Лив нашла счастье с инженером Андреасом Хёйером. Молодые построили себе дом возле «Пульхегды», и вскоре по светлым комнатам уже бегала крохотная золотоволосая Ева. Коре после окончания сельскохозяйственной школы поступил работать в Советско-норвежское общество и месяцами пропадал то на севере Норвегии, то в русской тундре. Одд стал архитектором. Ирмелин мечтала об Академии художеств.