— Да, глотнул водички. Спасибо, напомнил — надо разбавить ее пивом… Дай-ка, Нансен, бочоночек!
Баллон припадал к пиву и тянул из бочонка до тех пор, пока другие не отнимали.
Славные были дни! И Нансен чувствовал бы себя совершенно счастливым, если бы… Если бы кто-то другой вел за него наблюдения или если бы в сутках было часов тридцать, не меньше. Как объяснить профессору, составившему для него инструкцию, что она не выполнялась по вине капитана Крефтинга, который, когда есть хохлачи, не дает людям спать по трое суток подряд! Поймет ли профессор, как трудно размышлять над движением льдов, если гребцы в твоей лодке засыпают на веслах, а сам ты устал до такой степени, что отупело целишь багром в попавшего в полынью матроса, приняв его за тюленя! И разве усидишь в каюте за дневником, когда Оле вчера добыл на двенадцать хохлачей больше и в твоей голове одна мысль — как обогнать этого Оле!
Правда, когда не было хохлачей и зверобои отдыхали, инструкция профессора, заложенная между страницами дневника, час-другой изучалась весьма прилежно. Но потом непременно что-нибудь случалось — например, появлялись акулы.
Прожорливые твари рыскали в полыньях вокруг судна; как-то акула отхватила своими страшными зубами кусок толстой шкуры хохлача, которую зверобои буксировали за шлюпкой к «Викингу».
Нансен наловчился убивать акул с одного удара багром в голову. Их вытаскивали на лед, вспарывали брюхо и вынимали самое ценное — печень. Студент находил оправдание этой охоте и с точки зрения натуралиста: попутно он заглядывал в акульи желудки. Чего только там не было — клочья тюленьего мяса, скаты, треска, камбала, куски жира, вырванного акулой из тела спящего кита!
Привлеченные запахом тюленьей крови, акулы иногда неподвижно стояли в воде у борта, будто дожидаясь, когда их выловят из воды. Энергичный Нансен не заставлял хищниц ждать этого слишком долго…
За белым бродягой
В конце июня «Викинга» зажали крепкие ледовые тиски. Сколько ни смотрел капитан из бочки — всюду торосились льды. Это, конечно, уменьшало надежды на дальнейший промысел. Но Нансен в душе ликовал: теперь-то уж наверняка исполнится его заветная мечта — убить хотя бы одного белого медведя. Не может быть, чтобы тут не шлялись эти бродяги.
Об охоте на белого медведя студент мечтал так страстно, что частенько видел себя во сне всаживающим пулю прямо в сердце зверя. Ему как раз снился этот сладкий утренний сон, когда медведь вдруг заговорил человеческим голосом: «Скорее! Не мешкайте!»
— Скорее! Медведь!
Открыв глаза, Нансен видит склонившегося к койке второго штурмана Орана.
Одеться было делом минуты. Фритьоф вылетает на палубу.
Так вот он, белый великан! Нансен, сжимая ружье, пожирает зверя глазами. Ну, держись!
И вдруг зверобой Ханс, этот несносный Ханс, стреляет в медведя. В «его» медведя! Все пропало — зверь, конечно, убежит! Нет, он спокойно шагает, не обращая внимания на такой пустяк, как свист пули.
Нансен вихрем слетает на лед. Медведь замечает его и взбирается на торос, чтобы получше разглядеть странного двуногого тюленя.
Пуля попадает зверю в грудь. Медведь падает навзничь, но тут же вскакивает и бежит. Еще выстрел! Еще…
Подоспевшие матросы поздравляют счастливо и глуповато улыбающегося охотника с первой удачей.
Ну что ж, тут есть с чем поздравлять. Белый медведь — сильный и опасный зверь. Раньше против него отваживались выходить только хорошо вооруженные отряды. Одна из первых голландских экспедиций снарядила для охоты за зверем две лодки, битком набитые охотниками с ружьями, алебардами и секирами, причем медведю был дан настоящий морской бой по всем правилам стратегии и тактики, длившийся два часа.
Правда, первые исследователи Севера сильно преувеличивали свирепость зверя, а главное — тогда еще не знали разрывных пуль.
Белый медведь — отчаянный бродяга. В поисках пищи он проходит по дрейфующим льдам сотни километров. Медведь проворен, неутомим. В беге по неровному льду он не знает соперников. Медведь охотится на тюленей, предпочитая взрослым их детенышей — бельков. Его добычей может стать маленький китенок. Если ему удается накрыть в гнезде птицу, он проглатывает ее вместе с перьями. Птичьи яйца? Отлично!.. Не минует медвежьих лап и рыба на мелком месте. Если зазевается олень, медведь тут как тут. Щавель, морские водоросли, черника, голубика и, на худой конец, даже обычная трава тундры дополняют медвежье меню.
На охоте белый медведь терпелив, настойчив и быстр. Он умеет затаиться среди льдин и, как утверждают некоторые охотники, настолько хитер, что закрывает лапой нос — единственное черное пятно, которое может его выдать.
Нансен прочел много книг о белых медведях, а теперь сам получил возможность познакомиться с их повадками. Его наставником в охотничьих вылазках вокруг застрявшего во льдах «Викинга» был сам капитан Крефтинг. Он-то и придумал несколько приемов охоты — опасных, но зато сулящих почти верный успех.
Крефтинг говорил, что у белого медведя нет в Арктике сильных врагов, за исключением, пожалуй, моржа. Поэтому, завидев или почуяв человека, медведь думает о нем прежде всего как о вкусном завтраке. И пусть себе думает — не стоит до поры до времени разрушать его приятное заблуждение. Тогда охота будет взаимно острой: обе стороны до развязки сохранят уверенность, что жертвой падет противоположная.
Как только из дозорной бочки «Викинга» замечали вдалеке медведя, Нансен и Крефтинг, взяв по компасу направление, чтобы не сбиться с пути среди торосов, спускались с судна на лед. Обычно за ними поспешал и Баллон.
Лучше идти так, чтобы ветер дул в сторону медведя и доносил до него незнакомый, но такой соблазнительный запах человека. Медведь спешит на этот запах, соблюдая, однако, осторожность. Охотники, оглядываясь по сторонам, продвигаются вперед все медленнее.
Ага, вот он!
Из-за тороса высовывается сначала черный нос, затем башка размером с чемодан средней величины. Охотники тотчас бросаются ничком на лед: так они несколько напоминают тюленей, и медведь вряд ли испугается их. Хорошо, если в этом месте лед не подтаял на солнце. Но если пришлось лечь даже в лужу — терпи!
Теперь начинается самое интересное. Медведь поводит носом, фыркает, плотоядно глядя на «тюленей». Но его смущает открытое место. Пожалуй, пока будешь подбираться к этим лежебокам, они почуют опасность и соскользнут в воду. Башка исчезает.
Тут надо глядеть в оба. Бродяга хитрит, он выбирает местечко, откуда удобнее всего напасть на жертву. Но куда же он все-таки исчез?
Погодите-ка, что это за темное пятнышко появилось в полынье? Так и есть — сверкнул глазами из воды и тотчас скрылся. Медведь — хороший пловец, и, наверное, ему не понадобится много времени, чтобы подобраться к льдине с другой стороны.
Теперь его не видно вовсе. Несколько минут напряженного ожидания — и морда показывается из-за ближайшего тороса. Медведь как бы в раздумье. Нет, опять не то — до «тюленей» слишком далеко.
Зверь скрывается снова — и надолго. Неужели совсем ушел? Тсс! Он, оказывается, уже сзади. Присматривается, принюхивается, потом выдвигается из-за тороса всей тушей с таким видом, будто решительно ничто на свете его не интересует. Медленно переваливаясь, он отчаянно зевает.
— Покойной ночи, папаша! — не удерживается Баллон.
Капитан фыркает в усы, но свирепо смотрит на шутника. Медведь вразвалку идет прямо на охотников, как бы вовсе их не замечая. Но глазки его горят. Все ближе, ближе… Сжался, присел, чтобы прыгнуть на странно неподвижные туши. Если ружье даст осечку, то…
Раздается выстрел. Зверь впивается зубами в рану, чтобы загрызть маленькое неведомое существо, которое жалит так больно. Он падает, вскакивает, бежит, но пули догоняют его…
Пока «Викинга» несло вместе со льдами к Гренландии, десятки огромных желтоватых медвежьих шкур были свалены в его трюм.