Он вспоминал пережитое за последние три года. «Мы боролись, работали, сеяли зерна, — думалось ему. — Теперь настала осень — пора жатвы».
Существует ли Земля Санникова?
Весь мир хотел видеть и слышать Нансена.
«Париж лежит у его ног, Берлин стоит во фронт, Петербург празднует, Лондон аплодирует, Нью-Йорк бурлит» — так писали в газетах о триумфе норвежского исследователя.
Нансену пришлось отложить на время обработку научных материалов экспедиции и поехать сначала по Норвегии, а потом по главным городам Европы и Америки с лекциями о путешествии. Благодаря ему о маленькой Норвегии говорили на всех континентах. Он стал признанным героем своего времени. Королевское географическое общество в Лондоне, где еще не так давно его план был встречен с холодным скептицизмом, устроило покорителю льдов восторженный прием. При появлении Нансена в зале все встали со своих мест, а оркестр грянул гимн победы из оперы Генделя. Эти почести были признанием огромных заслуг Нансена перед наукой.
Говорили, что экспедиция на «Фраме», по существу, открыла для науки Северный Ледовитый океан — до той поры дело ограничивалось только прибрежными арктическими морями.
Нансен установил, что в Центральной Арктике находится не мелководный бассейн с многочисленными островами, как думали многие, а океан с глубинами в три-четыре километра.[3] Его поверхность покрыта мощнейшими многолетними льдами, которые под влиянием течений дрейфуют с востока на запад. А на глубине нескольких сот метров под этими льдами движутся теплые атлантические воды, проникающие на север через Баренцево и Гренландское моря.
Экспедиция сделала множество магнитных, астрономических, метеорологических наблюдений в тех широтах, куда еще никогда не проникал человек.
Беспримерный рейс «Фрама» был также блестящим доказательством правильности идеи Нансена о возможности исследования Арктики с дрейфующего во льдах и со льдами корабля. Да, «Фрам» дрейфовал медленнее и южнее, чем первоначально предполагал Нансен; но, возможно, скорость и направление течения меняются в зависимости от состояния льдов в более теплые и более холодные годы?
В 1897 году вышла в свет книга Нансена «„Фрам“ в полярном море». Это не был научный отчет об экспедиции. Это была увлекательнейшая документальная повесть о человеческом мужестве, о романтике подвига. Она звала в неведомые дали. Ее перевели на многие языки мира, и год спустя после появления норвежского издания читающая Россия получила русское.
На первой странице своей книги Нансен сделал посвящение: «Ей, которая дала имя кораблю и имела мужество ждать».
Нашелся, однако, человек, который не радовался успеху Нансена, — американский адмирал Грили. Перед экспедицией он пророчил Нансену неудачу. Когда о «Фраме» не было известий, говорил, что давно предвидел неизбежность его гибели. Теперь Грили обвинил начальника экспедиции на «Фраме» в том, что тот покинул товарищей на затертом льдами судне.
Это обвинение Нансен целиком напечатал в своей книге. Он не спорил с Грили, не возражал ему. Сама книга, где описывалась вся экспедиция и невероятно трудный поход Нансена и Иохансена, была достойнейшим ответом на недостойные нападки.
Нансену хотелось поскорее сесть за научный отчет об экспедиции, но пока об этом нечего было и думать. Доклады, заседания научных обществ, обсуждение проектов разных экспедиций и помощь в их снаряжении занимали все его время.
Вместе со Свердрупом и Иохансеном он побывал на шхуне «Бельгика», которую бельгиец де Герлах готовил для похода в Антарктику.
В команде «Бельгикн» было шестеро норвежцев. Лицо молодого штурмана, с восторгом смотревшего на гостей, показалось Нансену знакомым. Этот нос, похожий на клюв орла, — где он видел его раньше? Штурман назвался Руалом Амундсеном и сказал, что плавал матросом на «Язоне».
— Ах, вон оно что! И давно? — оживился Нансен.
— Нет-нет, совсем недавно, господин Нансен, — ответил тот, запинаясь от волнения. — Но там есть люди… Они хорошо помнят, как девять лет назад вы ходили с ними к Гренландии. А я… я встречал вас, когда вы вернулись оттуда. Вы стояли на палубе… Махали шляпой. Мне было тогда семнадцать лет…
После первых поездок по европейским столицам Нансен весной 1898 года отправился в страну, где его идеи встретили горячее сочувствие, где у него были искренние друзья.
Норд-экспресс пришел в Петербург апрельским полднем. На перроне собралось множество людей. Нансен узнал исследователя Тянь-Шаня, знаменитого географа Петра Петровича Семенова, и адмирала Степана Осиповича Макарова. Они были в парадной одежде, при орденах. Нансен почувствовал себя неловко в суконной накидке, небрежно наброшенной на одно плечо.
Под руку с Евой он прошел сквозь рукоплещущую толпу в парадные комнаты Варшавского вокзала. Тут же, прямо на вокзале, ему вручили награду — орден Станислава I степени.
Кареты помчались по Невскому проспекту, повернули к Европейской гостинице. Роскошные апартаменты были украшены пейзажами Норвегии. У подъезда стоял экипаж, запряженный рысаками: он должен был дежурить день и ночь.
Нансены два дня осматривали город, побывали в Эрмитаже, в Русском музее, в Мариинском театре. Холодная петербургская весна напоминала бергенскую зиму. По Неве плыл лед с Ладожского озера. Небольшой черный пароходик с высоким носом и плоской кормой, густо дымя, пробирался возле берега. Длинные низкие мосты висели над рекой. Шпиль Петропавловской крепости, казалось, прокалывал хмурые облака. Ровно в полдень с ее серых стен ухала пушка.
— Что теперь там, в крепости? — спросил Нансен переводчика.
Тот замялся.
— Музей?
— Нет, тюрьма.
— Вот как! Для убийц? Для грабителей?
— Не совсем. Для политических преступников. Достоевский, например. Князь Петр Кропоткин, географ, вы, возможно, слышали о нем…
Нансен удивленно поднял брови, но переводчик поторопился переменить тему разговора…
Нансену нравились широкие петербургские улицы, холодноватый простор Дворцовой площади и Марсова поля. Перспектива каменных, плотно поставленных друг к другу домов заканчивалась сверкающей золотой иглой Адмиралтейства — к ней сходились многие улицы города. Роскошные дворцы, красноватые громады старинных казенных зданий соседствовали с новыми, сверкающими зеркальными стеклами домами богачей.
На Невском проспекте кучер молодецки выпрямлялся, натягивал вожжи. Экипаж быстро и бесшумно катился на резиновых шинах в потоке других экипажей. «Эй, эй!» — повелительно покрикивал кучер на перебегавшего улицу чиновника или мальчика-разносчика. По тротуару плыла толпа; среди скромно одетых людей мелькали нарядные мундиры гвардейцев, черные цилиндры франтов, огромные, с перьями, шляпы модниц, направлявшихся к Гостиному двору.
Вечером 15 апреля в зале Дворянского собрания расселась петербургская знать. Нансену шепнули, что в зале присутствуют члены царской семьи.
Он с Евой пошел к эстраде. Навстречу поднялся Петр Петрович Семенов.
— Вы видели до сих пор только холодные окраины России, — сказал он. — Примите теперь привет и дань восхищения от всей страны. Я счастлив, что могу сегодня передать вам, почетному члену нашего Географического общества, его высшую награду — Константиновскую медаль.
Нансен рассказывал о дрейфе «Фрама». Говорил он по-немецки, без особого воодушевления: слишком много парадности, слишком много придворных мундиров. Дамы зевали, прикрываясь веерами. Они пришли посмотреть Нансена и наряд его жены. Теперь им было скучно. Шепотом они осуждали Еву за гордый и высокомерный вид — простая певичка, дочь какого-то зоолога, а держится, словно принцесса крови.
Только два дня спустя, после приемов у принца Альберта Саксен-Альтенбургского, у великого князя Константина и еще у каких-то сановных лиц, пожелавших видеть у себя во дворцах приезжую знаменитость, Нансен попал к людям, с которыми ему было хорошо и интересно. Они собрались в особняке Географического общества.
3
В этом бассейне советскими учеными открыт мощный подводный хребет, названный именем Ломоносова, ряд более мелких хребтов, а также ряд впадин.