— А если попадешь в другое место? В туловище, например? — спрашивает студент.
— Парню, который не умеет держать ружье, сподручнее ходить со скрипкой и играть на свадьбах! — высокомерно отвечает Оле. — Лучше совсем промазать, чем попасть в туловище.
Оле не снисходит до дальнейших разъяснений. Этот парень знает себе цену. Один из гребцов вполголоса говорит Нансену, что, если тюленя не убить сразу, он будет биться, дергаться и распугает все стадо. Ну, а когда голова зверя поникнет мгновенно, остальные иногда остаются лежать возле убитого, обманутые его спокойной неподвижностью.
— Хватит болтать! — обрывает Оле. — Спустите-ка меня на лед.
Оле собирается стрелять тех тюленей, к которым нельзя подойти на шлюпке.
— Можно с вами? — просит Нансен.
Оле сердито хмурится: этого, мол, еще недоставало! Потом усмехается:
— Ну что ж… Только, чур, не жаловаться.
Он соскакивает на лед, Нансен — за ним. До ближайшего тороса они бегут пригнувшись, затем Оле ложится и ползет. Студент тоже ползет, но не так легко и ловко. Через четверть часа у него уже болят локти, он весь взмок. Похоже, что Оле нарочно старается измотать его. Оле бегает, ползает, стреляет: уже шесть туш неподвижно лежат на льдинах.
— Не мешало бы вам научиться свежевать зверей, если вы хотите ходить в «хоз», — говорит Оле.
Нансен пробует, но у него не получается. Серый брезентовый костюм покрывается пятнами крови и жира.
— Эх!.. — В голосе Оле столько презрения…
Он берет нож, делает один надрез во всю длину туловища, потом другой — вокруг головы, еще несколько надрезов — и снимает шкуру с подкожным салом, словно перчатку. Тушу Оле оставляет чайкам, которые тотчас слетаются отовсюду и с яростными криками начинают пир.
Справа, слева гремят выстрелы — это действуют стрелки с других шлюпок. Потом стрельба стихает: должно быть, почти все тюлени ушли в воду. На мачте «Викинга» поднимается сигнальный флаг: капитан приказывает шлюпкам возвращаться.
«Хоз» длился несколько часов. С непривычки все устали. Судно погружается в сон. Храп сотрясает переборки кубрика. Нансен тоже растягивается на койке, несколько минут лежит в блаженной истоме, потом заставляет себя подняться.
Нет, он не будет спать! Он не имеет права спать. Нужно измерить зверей, поднятых на борт неосвежеванными. Надо вскрыть их желудки. У каждого на судне свое дело: он не вправе забывать о том, зачем его послали в рейс. И студент одевается, идет на опустевшую палубу. Сначала зарисовывает, потом измеряет туши. Делает все тщательно, не спеша.
«Викинг» лежит в дрейфе: прекрасный случай заодно измерить температуру глубинных вод. И, хотя глаза его слипаются, хотя белая ночь давно дремлет над океаном в зареве пылающего за горизонтом солнца, он терпеливо опускает прибор, следя за убегающим в глубину тонким пеньковым линем, снова вытаскивает, снова опускает…
Зато, когда все кончено, он возвращается в каюту гордый и удовлетворенный.
Так вот где залежка!
Все, кто ходил в тот год на «Викинге», хорошо запомнили 25 апреля.
С утра сквозь туман и снег дозорный заметил вдруг мачты нескольких судов, по-видимому лежащих в дрейфе. «Викинг» повернул к ближайшему. Что такое? Этот парусник сидит так глубоко в воде, точно его забили шкурами по самую палубу! Парусник опознан: это «Кап-Норд». А дальше — «Вега», «Новая Земля», «Хекла» — вся компания, оставшаяся во льдах, после того как «Викинг», раскачанный командами других судов, вырвался к чистой воде.
— Милые люди, куда же это вы запропастились? — кричит с кормы толстенький капитан «Кап-Норда». — А мы тут без вас славно обработали залежку…
Крефтинг побелел. Его усы как-то обвисли, обмякли. А безжалостный капитан «Кап-Норда» продолжал:
— Мы взяли шесть тысяч шкур, «Хекла» — двенадцать тысяч, «Альберт» — четырнадцать.
Четырнадцать тысяч! С такой добычей не возвращался еще ни один норвежский парусник.
— Где же она была, эта залежка?
— Да там, где вы и предполагали, Крефтинг. Всего в нескольких милях к западу от нашей стоянки. Зря вы тогда ушли, зря!..
На Крефтинга жалко смотреть. Он ведь угадал, чутье не обмануло его, однако он рассчитывал, что к залежке можно будет пробиться с другой стороны. Остальные суда тоже пошли за «Викингом», но застряли во льдах. Когда же девять дней спустя льды разредились, эти застрявшие суда мигом оказались у залежки. Такова судьба зверобоя: подуй ветер с другой стороны, и вся флотилия так и сидела бы в еще более сплотившихся льдах, а «Викинг» взял бы славную добычу.
Нансен ждал, что зверобои ополчатся на своего неудачливого капитана. Но странное дело: хотя у всех были такие физиономии, будто на судне покойник, никто не упрекнул Крефтинга ни единым словом. Напротив, никогда еще его распоряжения не выполнялись так быстро, с такой готовностью; у этих грубоватых парней оказалось куда больше душевного тепла и чуткости, чем предполагал Нансен.
Капитан «Викинга» был слеплен не из того теста, которое быстро прокисает. Время еще не ушло, и, хотя на богатую добычу рассчитывать уже не приходилось, кое-что можно было наверстать, охотясь за тюленьим молодняком.
«Викинг» вошел во льды. Крефтинг дневал и ночевал в дозорной бочке.
Найдя тюленей, он сам повел первую шлюпку, посадив за руль Баллона, а на весла — Нансена и еще троих молодцов. Им пришлось здорово поработать в свежем ломком льду, треск которого вспугивал тюленей.
Наконец капитан приложил приклад к щеке. Нансен смерил взглядом расстояние — слишком далеко. Но тюлень после выстрела остался на месте. Второй — тоже. Пожалуй, Крефтинг стрелял не хуже Оле Могеруда. Баллон сопровождал каждый выстрел шуткой, стараясь развеселить капитана.