И правда, вражеский таран въехал в основание осадной башни, разнеся его в щепки, и та завалилась вбок, накрыв собой вторую такую же, но менее достроенную.
Можно было не переживать, что в ближайшее время враг снова пойдёт в атаку — после такого-то сокрушительного поражения.
«Спасибо, брат, что услышал и пришёл. Всё это — только благодаря тебе!»
«Да ну, брось. Это твоя победа. Кстати, рука сегодня-завтра ещё будет ничего, а на третий день держись. Каждая мышца будет отзываться болью»
«Мы отбились! Отбились! А ты про какую-то руку...»
«Почему на стенах так мало солдат?» — задал Талиан вопрос, который тревожил его с самого начала.
«Стена большая, дворцовой стражи хватает едва-едва, а ополченцы ещё не привыкли вскакивать по сигналу тревоги. Они тупые и неорганизованные. Пока оденутся к битве, пока поднимутся на стену, пока разберутся, где им стоять, всё уже закончится»
Маджайра повернулась к дворцу, и у Талиана перехватило дыхание. Тот ослепительно сверкал в лучах полуденного солнца — весь белоснежный, с треугольными эркерами, ступенчатыми террасами и балконами. Его дом. Но смотрела сестра не на дворец, а на людей, разбивших палаточный лагерь посреди частично вырубленного сада.
«У нас никого толкового не осталось. Все лучшие ушли вместе с вами. Эвелина спит по часу днём и по часу ночью, потому что некому больше делать зажигательные смеси. Нужно же понимать, что делаешь, строго соблюдать пропорции, не путать сосуды, смешивать всё аккуратно. Зато криворуких лентяев, трусов, надменных снобов, бесполезного мусора и просто гадов, мечтающих нажиться на чужом горе, хоть отбавляй!»
Сестра в сердцах пнула камень. Тот улетел вниз и судя по недовольному возгласу кого-то пришиб.
«Но хуже всего, что приходится сиять улыбкой и врать, какие они все молодцы и как успешно обороняют город. Чтобы те немногие, кто чем-то полезен, не заразились унынием и не опустили руки…»
«Я приведу войско назад. Скажи всем, чтобы держались!»
Он ждал, что Маджайра улыбнётся, но та лишь устало спросила:
«Сколько?»
«Три месяца. Обещаю. Клянусь. Через три месяца я бу…»
Окончание фразы ушло в темноту. Талиан снова стал собой — связанным и беспомощным, лежащим с кляпом во рту на дне сундука. Сердце грохотало так громко, что его стук могли услышать снаружи. Спина взмокла от пота. Но всё это… казалось таким пустячным.
Он должен был вернуться и для начала — выбраться отсюда.
Вчера Талиан швырнул Фариану узел с заготовленной одеждой и, заговорившись, забыл про кинжал, а раб, непривычный к ношению оружия, про него и не вспомнил. Ну а заговорщики слишком торопились его спрятать и не проверили содержимое сундука.
Поэтому сейчас ножны с альсальдским клинком упирались острым концом Талиану в бок — и доставляемое ими неудобство было самым обнадёживающим чувством на свете.
Талиан пошевелился, удавка на шее затянулась сильнее — и он замер. Ничего. Попробует ещё раз. Но вторая попытка провалилась с треском, и третья. Двигаться, не натягивая верёвку, не получалось.
Восстановив дыхание, Талиан попробовал делать всё то же самое, но медленно, очень медленно. И наконец, упёршись головой и ногами в стенки сундука, смог приподняться и вытащить кинжал, зажатый между ним самим, запасными сапогами и ещё какой-то мелочёвкой — на ощупь в темноте не разобрать.
К счастью, вытащить кинжал из ножен оказалось в разы легче.
Талиан аккуратно — без участия запястий, одними пальцами — стянул ножны, перевернул клинок режущей кромкой вверх и, зажав между ладонями, приготовился к пытке, где на каждое движение приходился вырванный вдох и томительные минуты ожидания, когда дыхание восстановится, без всякого понимания, режет кинжал хоть что-нибудь или он потратил попытку впустую.
Когда становилось совсем туго и накатывал страх, что он так и помрёт, глупо и бесславно, придушив самого себя, Талиан подсчитывал в уме, что нужно сделать для обороны столицы: где и как расставить бойцов, как ускорить процесс доставки на стену стрел и зажигательной смеси, где можно устроить противнику ловушку — и липкий ком в животе постепенно рассасывался.
Его ждали дела — море неоконченных дел, — которые без него никто не сделает. А он тут помирать собрался? Не рановато ли? И Талиан продолжал мучить себя, кинжал и верёвку, пока та наконец не поддалась.
Свободные руки — вот оно, счастье!
Талиан растёр саднящие запястья, подобрал кинжал и с наслаждением разрезал верёвку на ногах, а после стянул с шеи удавку. Тело после долгого лежания в неудобной позе на каждое движение отзывалось онемением и болью. Мышцы скручивало, кожу кололо, и снова пришлось ждать.