— Я понимаю, — произнёс он и кривовато улыбнулся. — Сама решимость помогать другим, не жалея себя, заслуживает уважения.
Лекарь ещё раз негромко шмыгнул носом, подложил раненому под голову свёрнутое трубой полотенце и замолк. Казалось, даже дышать перестал, чтобы лишний раз не обращать на себя внимания.
Шутка ли? Посмел пожаловаться самому императору…
Застонав, раненый открыл глаза, что-то неслышно пробормотал и закрыл их — Талиан не успел разобрать ни слова.
— Повтори, — попросил он — и снова ничего.
Раненый старательно выговаривал фразы, но слишком неразборчиво и тихо. Талиан услышал имена, своё и тана Кериана, слова «бежать», «река», «враги».
— Ничего не понимаю… — вздохнул он с досадой, когда раненый сухо закашлялся и сплюнул кровью, схватившись рукой за перевязанную грудь.
— У него есть что-то для императора… слово не разобрал… кажется, на «пэ», — подсказал лекарь. — Что-то важное.
Нахмурившись, Талиан под звуки болезненных стонов обыскал раненого и нашёл странную записку. На смятой и пожелтевшей странице аккуратным убористым почерком была выведена какая-то несуразица:
ЛКО764РКОЙЯКРЙКАФЙДЯЗКПЙДЕРЁКЕДЗМ
НПДД3ОНЙЬРТЕПДЙКЛККЙИДПФЗНРЯЦФРТЕ
ПЫЙФЧЙТИНГЖДШЙДХМПНОДРЖКАДЕЯРКЛЖФ
РНЙТИПФСЬРОКПКЛДРСКЖЬОКРФОЙКНОЖЯА
ФРМПНМЯСРСАДНЗКЯЦНЙФЙФГАФЙФАЁЖЮЧН
КОЙФЁКГФИПФСЬДРЁКЗКНАФЗМПНОРСКДСР
ФЗКЗТМКЗКЩДКСЗНЙЯЙНВОДСН
Странное сообщение, если это было оно, оказалось зашифровано, и ключа к нему Талиан не знал.
— Несите его к тану Демиону прямо сейчас, — кивнул он на раненого. — Передайте, мне нужно, чтобы он заговорил. Ясно?
Под его внимательным взглядом альсальдцы подняли носилки и вынесли раненого, лекарь увязался следом за ними, и именно сейчас, когда надобность в этом отпала, слуги подали Талиану полотенца и воду — только досаду вызвали.
Вздохнув, он умылся — не пропадать же стараниям? — и ещё раз взглянул на письмо. Появилось и тут же исчезло странное чувство узнавания. Будто он когда-то видел похожее начертание букв, просто не мог вспомнить когда.
Талиан прогнал слуг, спрятал записку в сундук, сел на него сверху и целую минуту, наверное, просидел, считая удары сердца и больше ни о чём не думая. После чего встал, поправил ножны с «Кровопийцей» у пояса, пригладил отросшие кудри и вышел наружу — прямо в холодную мелкую морось, окрашенную в малиновый цвет.
Ещё несколько шагов, поворотов и изумлённого верчения головой, и Талиан сообразил, что всё вокруг кажется малиновым, потому что на нём висит воздушный щит. Но не такой, как он устанавливал, а другой. Привязанный именно к нему, а не к палатке.
Раньше благословение, которое наложил на него нэвий, лишь помогало подобрать и применить нужное заклинание. Могло ли так случиться, что после клятвы Демиона возможностей стало больше? Или после связи с сестрой?
Очередная загадка.
Талиан попробовал отменить заклинание, чётко проговорив вслух «Убрать», «Исчезнуть», «Развеять», но воздушный щит как висел вокруг него, переливаясь малиновыми бликами, точно мыльный пузырь, так и остался висеть. Значит… это заклинание не его?
Пожав плечами, Талиан пообещал себе разобраться с этой загадкой позже: магическая защита была малинового цвета, а значит, никак не могла быть делом рук тана Анлетти. От него он помощь точно не принял бы, а всё остальное…
Остальное могло и подождать.
В палатке для совещаний, как ни странно, собрались практически все. У овального стола, заваленного бумагами, его ожидали четыре сения и тан Анлетти, сцепивший руки на груди и напряжённо шагавший из угла в угол. Не хватало только Демиона, и… ком встал в горле, когда среди сениев Талиан заметил Литану.
Она была прекрасна, как и всегда, даже несмотря на стянутые в тугой пучок волосы на затылке и невзрачную традиционную кюльхеймскую одежду: болотного цвета штаны и рубаху, поверх которых была надета коричнево-серая туника с рукавами до локтя, разрезанная спереди сверху вниз, так что её половины сходились в единственном месте — у пояса.
Украшением ей служила широкая золотистая лента, нашитая на груди таким образом, что собиралась в ряд из петелек. Удобно, кто бы спорил, но в шёлковом полупрозрачном хитоне Литана нравилось ему больше.
— Да здравствует император! — дружный возглас сениев не дал Талиану погрузиться в горько-сладкие воспоминания.