Он прошёл к столу, нарочно остановившись у ближнего края, чтобы тан Анлетти остался по другую от него сторону, и упёрся обеими руками в столешницу.
— Ждём тана Демиона и начинаем. У меня есть для вас важное сообщение.
— Позвольте раньше представиться вам, мой император. Я Литана, дочь Иналона, из рода Исэнгунов, — она на мгновение замялась, переводя дыхание после низкого поклона, — двадцать четвёртая танья Кюльхейма, получившая титул по праву рождения.
Конечно… они же теперь друг другу чужие… и он её… видит впервые.
Талиан поднял потяжелевший взгляд от столешницы и перевёл его на любимое лицо. Казалось бы, у него столько было дел, столько бед и несчастий, что ещё одно бесследно растворилось бы в их числе, как слеза, упавшая в море. Но нет, сердце болезненно сжалось и зачастило.
Прав всё-таки тан Анлетти. Только круглый дурак мог влюбиться в отбитую у разбойников девушку, сохранить её тайну и отпустить, так и не сумев при этом забыть.
— Рад встрече с вами, — слова обдирали горло, точно проглоченная рыбная кость, но Талиан как-то смог выдавить их из себя. — Соболезную вашей утрате.
— Мой брат предал империю и её императора. Не желаю иметь с ним ничего общего, — произнесла она, глядя ему в глаза, и её голос ни разу не дрогнул.
Адризель преславный, его ли это Литана? Та ли это женщина, задыхавшаяся у него на груди от слёз? Или… вместе с титулом и даруемой им властью сострадания лишаются все поголовно?
— И всё-таки он ваш брат, — закончил Талиан тихо, но твёрдо.
Пока они говорили, тан Анлетти не спускал с него глаз, и его взгляд, тоскливый и пронзительный, сложно было не замечать: он жёг кожу. Талиан не понимал пока, почему тот молчит, почему не делает попыток остановить его или околдовать сениев. Как не понимал и того, каким образом здесь оказалась Литана.
Однако время для расспросов ещё не наступило. Собравшиеся молчали и переглядывались. И… наверное, это и называется политикой?
Талиан чувствовал на себе чужие взгляды, только все они были разными. Сений Келсин изучал его с благодушной улыбкой, но синие глаза когринца оставались холодными. В них сквозил интерес, любопытство к предстоящему противостоянию. Быть может, усмешка?
Не было похоже, что командующий I Джотисской армии окажет ему поддержку, но он смотрел, а значит не считал Талиана заведомо проигравшим.
Другое дело — сений Потитур. Во взгляде командующего VII Агрифской армией азарта и дерзости хватило бы на целую соту. Он обещал поддержку и словно подначивал, мол, давай, сделай первый шаг — а мы уж подхватим.
А вот сению Брыгню не повезло, его положение оказалось наиболее щекотливым. Старый вояка метался глазами с него на тана Анлетти и обратно, никак не решаясь выбрать сторону. Талиан мог припомнить ему долг, два долга — за сохранённую жизнь и за исполнение просьбы, — но не хотел выдавливать поддержку грязным шантажом.
Если всё-таки решит следовать за таном Анлетти — пусть следует. Адризель ему судья.
И только сению Севуру, командующему II Джотисской армии, не было до него никакого дела. Тот баюкал в перевязи раненую руку и, зверски стиснув зубы, катал по скулам желваки. Если его что-то и волновало, так это необходимость сидеть здесь сейчас, когда тело требовало покоя.
Всеобщее молчание грозило затянуться, сделавшись тягостным и оттого непереносимым, когда полог палатки раздвинулся и внутрь, пошатываясь, ввалился Демион. Перепачканный в чужой крови, осунувшийся и взъерошенный, тот нашёл его мутным взглядом и виновато произнёс:
— Прости, Талиан. Я только повязку снял, как он уже умер. Надо было раньше нести, — после чего рухнул в ближайшее плетёное кресло и, обессилев, закрыл глаза.
— Раз все в сборе, — произнёс молчавший до этого момента тан Анлетти, — пришло время отчитаться перед императором за прошедшую битву.
— Но моё сообщение!
— Подождёт.
Их взгляды над столом встретились, и Талиан инстинктивно почувствовал: сейчас, либо он завоюет себе право голоса сейчас, либо лишится его навсегда.
— Вот только решать не вам. Я император, и если я ска…
— Императором вы станете, когда примете мою клятву — не раньше. Но пока вы её недостойны.
Талиан закрыл глаза и глубоко вдохнул: тан Анлетти не сказал «не готов», он сказал «недостоин». Просто слова? Нет. Это публичное оскорбление. Удар, на который нужно ответить ударом.
— С клятвой или без — плевать! Я заставлю вас меня выслушать! Иначе…
— Иначе что? Что вы сделаете мне, мой император? — голос тана Анлетти звучал несмешливо, с нескрываемым превосходством. — Ваше дерзкое поведение, вне всяких сомнений, кажется вам ммм… проявлением благородства? Священной войной? Но на деле — очередная глупость, вопль уязвлённого самомнения. Неужели прошлый раз ничему вас не учил?..