Вот же зараза!
Единственной причиной, по которой Фариан мог позволить себе такие выходки, было его умение учиться на собственных ошибках. Больше раб не сидел без дела. Он собирал сплетни и слухи, следил за настроениями в войске, выполнял мелкие поручения и каждую ночь докладывал обо всём Талиану.
Фариан научился быть полезным, и не просто полезным — необходимым. Поэтому Талиан терпел его рядом, а вот чего терпеть не мог, так это…
— Что делают цветы в моей кружке?! Ладно апельсиновые корки, но цветы! Фарьяна, я ведь предупреждал… Я не люблю, когда моё питьё воняет всякой дрянью…
— Всё с заботой о вашем здоровье, мой император! — юноша стёк с кровати вниз и упал перед ним на колени. — Аромат сирени, спрятанный в бутонах, помогает человеку принять верное решение и успокоиться.
— Вот сейчас, скажи, похоже, что я — успокоился?! — произнёс Талиан, готовый вспыхнуть в любую секунду и пустить пар из ушей, как передержанный на огне чайник.
— Благоухание сирени сохраняет и восстанавливает силы. Ещё с древних времён считается, что её аромат наполняет сердце человека радостью, а если положить высушенные бутоны в мешочек, это станет амулетом для тех, кто ищет семейное счастье, любовь и благополучие.
— Радость моя поистине безгранична… мда…
Остаток ужина прошёл в гробовом молчании. Талиан был слишком уставшим, чтобы ругаться, и это сошло за терпение. Он мученически съел роскошный кусок мяса по крохотным, словно для птички, порциям, выпил цветочную муть и заел всё это дело кашей, которая — слава Величайшим! — оказалась без сюрпризов.
Слуги убрали со стола, поставили на опустевшую скатерть свечи и вынесли ширму, отгородив ей кровать от входа.
Талиана не грела мысль становиться актёром театра теней, но слуг не принято было стесняться. Вездесущие, незаметные — они были везде и одновременно нигде. От их глаз не ушло бы ни отсутствие у Фарьяны груди, ни наличие кадыка. Потянулись бы сплетни. Но что было хуже всего, об этом сразу доложили бы тану Тувалору.
Ширма помогла спрятать тайну на самом заметном месте. Любой из слуг подтвердил бы, что видел, как молодой император развлекается со своей наложницей — и в то же время происходящего не видел никто.
— Позвольте доставить вам удовольствие, мой император, — слова прозвучали многообещающе и сладко, но глаза Фариана не улыбались, в них горел огонёк тревоги.
Что это с ним? Куда делись азарт и предвкушение игры?
Протянув руку, Талиан сдёрнул у юноши с лица платок — и словно заглянул в зеркало. Хотя… ни один кусок отполированного металла не смог бы с такой точностью передать его собственные черты: высокий лоб и прямой нос, тонкие губы и тяжеловесный подбородок. Конечно, были и отличия. Ему самому никогда бы не взбрело в голову вымазать черникой ресницы и брови.
Но в остальном Фариан походил на него невероятно.
Было даже немного жаль, что это сходство должно было скоро исчезнуть: Талиан уже начал соскребать с подбородка первые волоски бороды, а оскоплённому Фариану до конца жизни предстояло оставаться ялегаром, считай — недомужчиной.
По другую сторону от ширмы тень от его руки властно приподняла подбородок наложницы, а затем Талиан запечатал ей губы жадным поцелуем — так лев вонзает зубы в тело убегающей добычи, ненасытно, почти зло.
А на деле — это было невинное касание щекой о щёку и встревоженный шёпот раба:
— Сегодня воины слишком долго веселятся. Кто-то велел раздать им вина.
— Есть мысли — кто?
Фариан застучал кулаками ему в грудь, отыгрывая роль девушки — испуганной и смущённой, — у которой от такого поцелуя всё лицо залилось бы краской и сердце норовило бы пробить путь наружу.
И Талиан неохотно отстранился, но лишь затем, чтобы настигнуть желанную добычу снова, и снова, и снова, покрывая поцелуями всё её лицо: лоб, нос и щёки, — будто поставил себе цель зацеловать до смерти. Он очертил ладонями фигуру Фариана, касаясь лишь воздуха, а за ширмой его тень облапала несчастную наложницу с головы до ног, не оставив на её теле ни единого места, обделённого грубоватой мужской лаской.
Следом настала очередь для следующего поцелуя, куда более долгого и нежного.
— Есть и другие странности, — прошептал Фариан, утягивая его за собой на кровать. — Сений Брыгень последние несколько дней только и делал, что расспрашивал о вас. С кем общаетесь, куда и когда ходите, что любите есть. Даже ко мне приходил.
— И о чём вы говорили?
Талиан навис сверху, уперевшись руками по обе стороны от его головы. Старался вроде не наступить на волосы, но они расплескались по верблюжьим шкурам живым золотом, заняв добрую треть кровати.