Одной ужасной ночью (Десятый Доктор)
Кто он? Повелитель Времени? Победитель Войны Времени? Человек, прекративший самую жестокую войну во Вселенной?
Отнюдь.
Глупец. Большой самонадеянный глупец. Тощий космический болван — как сказал бы рыжий вихрь по имени Донна Ноубл — который не видит дальше своего носа. Он не представлял и толики того, на что шёл, на что обрекал себя, когда украл из хранилища Момент и уничтожил Галлифрей. Сжёг планету ради какой-то высшей цели. Совершил геноцид, потому что не видел другого выхода.
Сколько детей сейчас на Галлифрее? Однажды ты их посчитаешь.
Не представлял, на что обрёк себя тем, что позволил себе выжить. Что не смог погибнуть, уйти в небытие вслед за своим народом.
Одной ужасной ночью.
Кажется, эта ночь настала.
Два миллиарда, сорок семь миллионов. И кровь каждого из них на его руках.
Осознание этого подобно цунами, сметающему всё на своём пути. Это похоже на безумие; его наполненный невыносимой болью крик, эхом разносящийся по пустым коридорам ТАРДИС, безумен. Боль, ненависть к самому себе обрушиваются на него, грозят раздавить, растереть в порошок своей массой. Сжечь изнутри, оставив лишь оболочку. Уничтожить.
Он хотел бы забыть это, никогда не вспоминать, похоронить в своей памяти так глубоко, что никто и никогда не смог бы выудить это из его воспоминаний. Заключить в одну темницу с тем его ужасным «я», которое и приняло это решение. Притвориться, что никогда не знал этого.
Глупец. Нельзя так просто забыть всё это.
Но всегда можно сделать вид, что не помнишь ничего. Всегда можно сделать вид, что что-то забыл, даже если на самом деле это не так. Врать… так легко, верно? Одна маленькая ложь, от которой не будет хуже потому, что о ней никто не узнает.
Всегда можно убежать, отвлечься. От страшной истины, от прошлого, от самого себя.
Кстати о беге. Ему пророчили четыре удара, значит, его жизнь скоро подойдёт к концу. Пока у него ещё есть время, не пора ли узнать, что он натворил в гостях у Елизаветы I?
Поменяться телами (Одиннадцатый Доктор, Клара Освальд)
— Ты никогда не говорил, что два сердца — это так… щекотно, — хихикая, произносит Клара, оглядываясь на Доктора, который, мрачнее тучи, стоит у зеркала и разглядывает свой нос. Точнее, курносый нос Клары, потому что так уж получилось, что они обменялись телами. — Но чёлка в глаза лезет — как ты вообще с ней ходишь — и в голове у тебя жуткий бардак.
— Ой, кто бы говорил, Клара Освальд! — возмущается тот. — Медленный человеческий мозг, да ещё и с женской логикой! Этой гремучей смеси необходима строгая организация, упаси меня, Рассилон, регенерировать когда-нибудь в женщину.
— Зато со стороны я очень даже неплохо смотрюсь, — загадочно бормочет Клара, рассматривая своё тело со всех ракурсов. — Но вот туфли всё-таки стоило надеть другие, да и к этому платью больше кудри идут, — за своими размышлениями она не замечает какого-то провода, в результате чего с глухим стуком растягивается на полу ТАРДИС. — Доктор! Ты невыносимо высокий, просто каланча какая-то!
— Ха-ха, — усмехается в ответ Доктор. — Это не я высокий, это ты коротышка. Невозможная курносая коротышка.
Клара недовольно прожигает его хмурым взглядом его же зелёных глаз, а Доктор лишь бесстыдно хохочет — он и подумать не мог, что он так смешно выглядит, когда дуется.
— Ну, это был занимательный опыт, Доктор, — говорит, наконец, Освальд, когда смех галлифрейца стихает. — Мне понравилось в твоём теле, но давай возвращай всё как было. Хочу обратно свой курносый нос и нормальный подбородок.
Трусы Последнего Центуриона (Эми Понд, Рори Уильямс)
— Эй, Рори! — радостно окликает рыжеволосая женщина, пару минут до этого копавшаяся в корзине с мужским нижним бельём, своего мужа, Рори Уильямса. — Смотри, что я нашла для тебя.
— Эми, мы же договаривались, что нижнее бельё я выбираю себе сам, — качает головой Рори.
— Ну, мистер Понд, вы только поглядите, как вам это идёт, — Эми прикладывает к штанам Рори ярко-оранжевые, можно даже сказать, ядерно-оранжевые трусы. — Смотрите-ка, и цвет ваш, и фасон, — она озорно усмехается.
Её муж смотрит на неё недоверчиво, словно сомневаясь, что она говорит серьёзно.
— Ой, да ладно тебе, — смеётся женщина. — Они даже под цвет твоих глаз подходят, — но, стоит Рори неопределённо пожать плечами, она, признавая своё поражение (а это точно Эми?), кладёт трусы обратно в корзину. — Мистер Зануда ты, а не мистер Понд, — она целует его в щёку и, словно пританцовывая, грациозным шагом идёт к стойке с клетчатыми рубашками-унисекс.
По правде говоря, Рори нравятся эти трусы, но они кажутся ему… уж слишком яркими, наверное. Поэтому он и не разрешает своей жене покупать ему трусы и носки — она слишком креативно подходит к этой миссии. Вспомнить хотя бы те носки с вышитыми на них крылышками, как на сандалиях у римского бога Меркури, подарок «Рораникусу Пондикусу», её любимому центуриону…
Рори с улыбкой качает головой и со вздохом поражения кладёт в свою корзинку с покупками эти оранжевые трусы. Какими бы они ни были «слишком яркими», думает Последний Центурион, оранжевые трусы — это всё-таки круто.