Надо, наверное, побывать в нашей шкуре, чтобы понять, что это была за радость — баня. Впрочем, радости такой ценой я не желаю никому. Через лишения можно привить любовь к самым малозначащим вещам, — только зачем это нужно! От пожилых людей очень часто можно слышать упрек в адрес молодежи: мы, мол, в войну в рваных ватниках ходили, а вам теперь какие-то джинсы подавай, да и то не всякие… Я не разделяю этой точки зрения. Ведь все правильно, в войну и надо было ходить в таких ватниках, только не для того же, чтобы в них и остаться! Наша радость от той деревенской бани — это не повод для умиления и не назидательный урок. Это просто маленький штрих к портрету войны — явления нелепого, противоестественного, и если дарящего вдруг какое-то подобие удовольствия, то таким же нелепым и противоестественным путем.
Впрочем, об этом в то время никто не думал. Наслаждались баней. Правда, для меня она стала мучением? нога разболелась невероятно, и возвратиться в избу самостоятельно я уже не смог.
Еще на рассвете, когда пришли в деревню, хозяин избы — старик лет восьмидесяти, неразговорчивый и не очень-то приветливый с виду, — ушел в холодную летнюю половину дома и что-то там мастерил. Я думал, что он просто продолжил прерванные нашим приходом занятия. Оказалось — нет. Заметив мою хромоту, он ушел делать мне костыли. И вот теперь, улыбаясь, стукнул ими об пол, как бы демонстрируя прочность изделия своих рук:
— На, сынок, глядишь — легче станет…
Сколько таких стариков встретил каждый из нас за войну! А мальчишек дорогих наших мальчишек, которые буквально липли к партизанам! А женщин, а старух, мужья и сыновья которых бились насмерть с врагом вдали от дома! В народе ходило тогда присловье! «Ты поможешь — твоим помогут». Старики, женщины, дети — все помогали нам, чем могли. Помогали продовольствием, помогали одеждой, бельем, скрывали и лечили раненых, сообщали ценные разведывательные сведения. А где-то далеко другие люди делали то же самое для их родных и близких. И все вместе это и означало понятие «народная война»…
Фельдшер хутора Гришаново Семен Ефимович Леников был расстрелян оккупантами за то, что скрывал и лечил раненых партизан, давал приют нашим разведчикам и связным. Крестьянин Василий Дмитриевич Холтаков, отлично зная, что рискует жизнью, собирал для нас продовольствие, обувь и одежду, укрывал партизан в трудную минуту, узнавал, что мог, о враге. Его тоже расстреляли фашисты. 65-летний Егор Павлович Павлов вывел из окруженной гитлеровцами деревни Островки Новоржевского района крупный партизанский отряд и помог ему укрыться в лесу. Таких примеров сотни. Можно ли забыть мужество этих людей, можно ли забыть постигшую их суровую участь, можно ли не оставить в сердце места для вечной им благодарности! За любую помощь — куском хлеба, парой белья, сведениями о враге, местом для ночлега в избе у жарко натопленной печи, парой костылей для раненого…
С самого рассвета со стороны Ругодевского леса доносились звуки пулеметной стрельбы, глухих разрывов мин, пушечных выстрелов: гитлеровцы штурмовали оставленный нами лагерь. Битва с пустым местом продолжалась несколько часов. Видимо, опасаясь новых людских потерь, каратели решили перед атакой перепахать смертоносным железом всю округу. А через пару дней от захваченных нашими разведчиками в плен немецкого солдата и полицая мы узнали, что гитлеровцы доложили своему командованию об уничтожении в Ругодевском лесу крупного партизанского подразделения.
Если подсчитать по докладам карателей, сколько раз уничтожали они наши отряды и какую те имели численность, получится, наверное, цифра, превышающая общее количество воевавших партизан в несколько раз.
«ЭВАКУИРОВАНЫ В СОВЕТСКИЙ ТЫЛ»
Всего около двух с половиной месяцев прошло с тех дней, когда я вел по этим местам вырвавшийся из окружения в Партизанском крае полк. Срок невелик, но как сильно изменилась вся обстановка! Грандиозный успех Красной Армии под Сталинградом наполнил сердца всех советских людей крепкой верой в скорую уже победу, а среди оккупантов посеял сильнейшую тревогу, окончательно подорвал слепую убежденность в непобедимости армий третьего рейха. Бывший командир испанской фашиетской «голубой дивизии», стоявшей в те дни под Ленинградом, Эстебан Инфантес в своих воспоминаниях пишет: «Мы жили в то время ожиданием предстоящего наступления на Ленинград. Уверенные в победе, мы с нетерпением ожидали начала предстоящей операции, но вдруг поступили первые сообщения о сражении под Сталинградом!.. Как только мы осознали поражение немцев… и увидели, что германские войска уходят с нашего участка фронта на юг, мы поняли, что ход войны изменился и мы наступать не будем… Сперва ушли подразделения тяжелой артиллерии, затем пехотные дивизии, транспортные средства и др. С неизвестной задачей они направлялись на Южный фронт. На нашем участке фронта оставались только дивизии, предназначенные для обороны».[75]
Этим дивизиям вскоре пришлось испытать сильнейший удар Красной Армии: 12 января началась и через шесть дней, 18 января, завершилась блестящим успехом крупнейшая под Ленинградом с начала войны операция — было прорвано блокадное кольцо. Оккупанты все меньше и меньше думали о новых победах, главной их заботой становилось удержать в руках захваченное. С них слетала былая уверенность и наглость. Они теряли инициативу.
Произошел сдвиг и в сознании тех русских, которые оказались в услужении врагу, — полицаев, солдат-власовцев, всех, кто так или иначе пособничал фашистскому режиму. Сотни из них искали теперь партизан не для того, чтобы бороться с нами, а в надежде получить шанс на искупление своей вины. Попытки гитлеровцев заткнуть образовавшуюся с уходом части своих соединений на Южный фронт брешь «восточными подразделениями» и войсками РОА, в которые велась усиленная вербовка, терпели крах. Секретарь Ленинградского обкома партии М. Н. Никитин в докладной записке в ЦК ВКП(б) писал:
«…Развернутая фашистами широкая кампания по созданию „Русской освободительной армии“ во главе с изменником Власовым провалилась.
После выступления Власова на митинге в Дедовичах граждане высказывались между собой: „Будь он проклят со своей армией добровольцев“. Добровольцев не нашлось, за исключением единиц. Мобилизуют насильно. Многие бегут в партизаны и в леса.
В Плюсском районе, сообщает руководитель Лужского центра, из вызванных в призывную комиссию в Заплюсской волости 100 человек не нашлось ни одного добровольца.
О таком же отношении „К созданию „власовской“ армии“ сообщают и другие руководители партийных центров и партизанских бригад (Псковский, Стругокрасненский, Гдовский, Порховский).
Поэтому немцы и Власов приказом объявляют военнопленных „добровольцами“, зачисляя их в свою армию. Один из перебежчиков рассказывает: „Приехали в наш лагерь власовские офицеры, выстроили нас и объявили, что всех зачисляют в „Русскую освободительную армию“. Кто не желает, предложили поднять руки. Поднявших руки здесь же перед строем расстреляли“.
По сообщению наших товарищей, из „добровольческой армии“ многие солдаты дезертируют, и у большинства настроение такое: при первой же возможности перейти к Красной Армии».[76]
И еще характерная деталь. Гитлеровским прихвостням приходилось теперь бояться не только возвращения Красной Армии, не только партизан, но и своих же односельчан, которые все чаще и чаще сами карали предателей. Вот только один пример.
В районе Сороти осенью 1942 года мы завербовали одного из гитлеровских приспешников, имевшего довольно крупный чин — волостного старосты. Условились с ним о пароле, предупредили, что не будем церемониться, если увидим, что он поведет двойную игру. Видно было, что этот человек очень труслив, боится как нас, так и немцев. Мы на него особенно не рассчитывали — знали, что люди такого сорта принимают сторону только того, кто в данный момент сильнее. А враг осенью сорок второго силен был еще очень.