- Здорово, орлы!
Помню, меня поразило, что такой человек может говорить обыкновенным, даже веселым голосом. Тут только и смог я в отдельности разглядеть коричневую кожаную куртку, шлем с поднятыми на лоб очками, большую, до колена свисшую на тоненьком ремешке планшетку с картой под целлулоидом, синие галифе, блестящие хромовые сапожки.
- Ну, что молчите, огольцы? - деловито окинув взором нашу запыхавшуюся компанию, улыбнулся летчик. - Или воды в рот набрали?
Мы смущенно опустили глаза, не зная, что ответить,
- Ну-ну, - видимо, понял он наше душевное состояние. - А, кстати, водички у вас случаем не найдется?
- Найдется! Найдется! - сразу ожили мы.
Через несколько минут он, уже без кожанки и шлема, жадно пил холодную ключевую воду, а мы с нескрываемым восторгом следили за каждым его глотком.
- Спасибо, ребята, хороша водица, - похвалил, вытирая губы. - А ведерко поставьте под куст, еще пригодится. Сейчас прилетит много самолетов. Кто первый их увидит, получит подарок. Договорились?
- Договорились! - дружным хором, как в первом классе, ответили мы.
- Молодцы! Помощники! Следите за воздухом, а я пока займусь машиной.
Каждый выбрал себе наблюдательный пост. Всматриваясь в небо до боли в глазах, я время от времени оглядывался на летчика, возившегося с мотором: совсем молодой, а на голубых петлицах уже по "шпале"!
Он закрыл капот, спрыгнул с крыла на землю.
- Ну, что, разведчики, не видать моих соколов?
- Пока нет!
Летчик взглянул на часы, покачал головой:
- А по времени пора бы...
И тут я увидел над горизонтом точку, другую...
- Вижу! Вон они! - закричал хриплым от волнения голосом.
Все повернулись, куда я показывал, принялись считать:
- Три, четыре... шесть... восемь!
- Как тебя зовут? - подошел ко мне командир. Я ответил.
- А отца?
- Иваном, - ответил за меня Черняховский. - Иван Иванович, машинист на паровозе!
- Острый у тебя глаз, Василий Иванович. На-ка вот, держи!
И протянул руку. На крепкой широкой ладони лежала свеча от мотора с чуть приконченным фарфором.
- Бери. Это тебе запал на будущее. Ведь хочешь стать летчиком?
- Очень... - смущенно ответил я и двумя пальцами взял свечу. Она была еще теплая. Ребята молча окружили меня, разглядывали, сопели. А у меня сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.
- А теперь, братцы, слушай мою команду. По кустам!
Летчик достал из кармана ракетницу и выстрелил вверх.
В ответ над самолетами тоже взлетела зеленая ракета. И один за другим они стали заходить на посадку. Приземляясь, становились в ряд с машиной командира. Поочередно подбегали к нему, молодцевато докладывали, потом с удовольствием пили воду из нашего ведерка.
Вскоре из аэропорта подъехали автозаправщики. Послышались четкие, непонятные команды. Все казалось необыкновенным: и молодые, ловкие пилоты, и ровный строй блестящих короткокрылых машин...
Сашка Черняховский сунулся к командиру:
- Еще воды? Мы мигом!
- Спасибо, - негромко ответил тот. - Мы сейчас улетаем.
Его подчиненные уже рассаживались по кабинам, по очереди поднимали руку.
Командир подмигнул мне:
- До скорого свидания в небе!
Выпустив легкие клубочки дыма, самолет взревел, лопасти винта слились в сверкающий круг, вся окрестность заполнилась мощным гулом. После короткого пробега, круто отрываясь от земли, истребители один за другим взмывали в небо. Мы молча провожали их взглядами. Когда последний растаял в голубизне, бросились на опустевшее поле. Пи клочка ветоши, ни папиросного окурка, ни обрывка бумаги не осталось на том месте, где минуту назад стояло девять чудесных машин. Только еле заметный дымок, растворенный в прозрачном воздухе, да теплая фарфоровая свеча в моей потной руке...
И еще это чувство - щемящая, непонятная грусть, которая и теперь заполняет сердце. Где он, тот замечательный командир? Один из самых мне близких на свете людей, хоть никогда и не знал, и не мог знать об этом. Водит отважных своих ястребков в дымно-багровое небо над черной, изрытой воронками степью или уже отводился, врезался в стаю фашистского воронья и полыхнул ярким пламенем в первый же день войны над кипящим Бугом? И если так, если это случилось, то я клянусь заменить его в боевом строю и тем самым отдать ему долг за ту дорогую мне встречу, за скромный, но бесценный подарок - свечу, осветившую всю мою жизнь...
Мы гурьбой возвращались в город. Свеча ходила по рукам. По горящим глазам я видел, как ребята завидуют мне.
- А ты, Санек, хотел бы стать летчиком? - допытывался Саша Черняховский.
Саня Разгонин щурил глаза, дипломатично уклонялся от ответа:
- Не знаю. Чтобы летать, надо вот тут иметь железо, понял? - Санька убежденно постучал кулаком в свою щуплую грудь.
- И стальные нервы! - поддакивали ребята.
Меня не спрашивали: тут дело было уже решенное. Даже как-то стихали, когда обращались ко мне.
Домой я вернулся поздно.
- Где это тебя носит? Целый день голодный!
Мать укоризненно качала головой, хотела продолжать, но я уже не слушал ее. "Батя приехал!" - бросился в комнату. Отец с газетой в руках отдыхал на диване.
По целой неделе он ездил с составами, и каждое его возвращение было для меня праздником. После моих расспросов, где он был, как съездил, отец в свою очередь спросил:
- А как твои дела, сынок? Матери помогаешь? Как раз со двора донесся ее голос:
- Иди ешь, гулена!
- Подожди, мам, нам поговорить надо... Но отец похлопал меня по плечу:
- Иди, иди! У матери дел невпроворот. Поговорим, успеем.
С едой я расправился молниеносно. После ужина не мог найти себе места: свеча жгла карман.
- Что с тобой, Василь? - мать прикоснулась к моему лбу. - Глаза горят... Не заболел ли?
Прошмыгнув наконец в комнату, я обо всем рассказал отцу. Он повертел свечу в руках, не торопясь закурил. Тихо, серьезно проговорил, выпустив клуб дыма:
- Береги. Подарок с большим смыслом... Укладываясь спать, я еще услышал:
- Что это сегодня с Василем творится? Сам не свой!
- Ничего, мать, мало ли там у них, у мальчишек... Имеет человек право на свои секреты...
Заснул я моментально, точно сделав какое-то важное дело.
А теперь вот не засыпалось. Война... Пока она существовала для нас лишь в сводках Совинформбюро, в постоянно сосущей душу тоске, в чувстве безвинной вины перед теми, кто где-то сражается, гибнет. И, конечно, в ожесточенном стремлении как можно лучше подготовиться к будущим схваткам...