- На Балтике приходилось, в мае в Махачкале немного тренировался.
- Ну тогда порядок!
Штурман Артюкова имел опыт сбрасывания торпед на полигоне, а третьему штурману, Соколову, не приходилось иметь с ними дело. Его инструктажем занялся Никитин.
Наскоро подзаправившись бутербродами с чаем, вылетели.
Через несколько минут после посадки к нашим машинам подкатили на тележках шестиметровые стальные сигары, вместе с торпедистами мы принялись проверять и подвешивать их. Закрепив торпеды в замках, прикрепили контейнеры с тормозными парашютами. Все готово, можно взлетать. Но команды не поступало.
Минут через двадцать подкатила машина, вышел коренастый, широкоплечий подполковник Токарев, командир 5-го гвардейского авиаполка.
- Торпеды подвесили?
- Так точно!
Подполковник снял фуражку, отер лоб.
- Обстановка изменилась. Под Новороссийском критическое положение. Снимайте торпеды, берите сотки, вылетайте в район Кирилловки...
Снова закипела работа. Больше всех трудился Варварычев, который прилетел вместе с двумя другими техниками.
- Товарищ командир, разрешите слетать с вами? - взмолился, когда все было готово.
- Да ты что? У меня ж для тебя даже парашюта нет!
- Возьмите, товарищ командир! А то так за всю войну и фронта не увижу. Одни заплаты да гайки...
Вступился Никитин:
- А что, командир? Была не была! Пусть понюхает пороху. Лучше будет машину потом готовить.
- А отвечать будет кто?
- Ну, если что... так и некому будет.
- Черт с вами! - разозлился я. - Иван, парашют у штурмана забери, раз он такой сердобольный!
Варварычев сел рядом с Димычем. Ему было приказано наблюдать за воздухом. Над Геленджиком к нам стали пристраиваться два ЛаГГ-3. Иван принял их за истребители противника, но трассы "эрликонов" и разрывы зениток быстро разубедили его.
Отбомбились удачно, но машина получила повреждение. Израненный самолет кренился, вздрагивал, плохо слушался рулей.
- Пробито остекление штурманской кабаны, - доложил Димыч. - Осколок прошел рядом с головой Варварычева!
- В рубашке родился!
- Не рано ли поздравлять?
Действительно вскоре стрелки доложили:
- "Худой" слева, командир!
"Худой" - Ме-109. Так его прозвали за тонкий фюзеляж.
Раздался треск пулеметных очередей, но наши истребители моментально зажали хищника в клещи, и он еде сумел убраться. Пролетая: Лазаревскую, мы стали очевидцами ожесточенного боя наших истребителей с Ю-88, которые пытались бомбить аэродром, и сопровождавшими их "мессерами". На земле рвались бомбы, бушевали пожары, над ней проносились двухмоторные "юнкерсы". А выше крутилась огромная карусель. На максимальных оборотах взвывали моторы, вспарывали воздух трассы скорострельных пушек и пулеметов. Вот один из "мессеров" вывалился из круга, подыхая, пошел вниз. Через минуту "юнкерс", оставляя за собой шлейф черного дыма, потянул к земле.
- Молодцы ребята! - ликовали наши стрелки. - Так их!
Пришлось остудить.
- Смотрите за воздухом! В такой свалке нас могут прошить и свои и чужие.
Самолет хоть и слушается рулей, но идет тяжело, на пределе. Но вот и родной аэродром. Выпустил щитки и с первого захода посадил машину.
- Ну как впечатление? - спросил Варварычева.
Но тот уже обходил самолет, сосредоточенно считая пробоины.
- Не меньше двадцати. Опять латать всю ночку...
- Ну теперь жаловаться не на кого. Сам летал, сам чини, - подковырнул Никифоров.
- Каждый раз теперь будем тебя брать, как поставишь новые свечи, - не удержался и Димыч.
Это была, кажется, первая его шутка за весь полет. Что-то он начал в последнее время скисать, мой штурман. Побледнел, осунулся, глаза неестественно блестят.
- Ты не болен? - спросил я, когда все отошли.
- Ничего, знобит немножко... Сейчас вот приму свои-то...
Но фронтовые сто граммов не помогли. Полковой врач тоже обратил внимание на нездоровый вид штурмана, пригласил к себе, осмотрел.
- Ну, что? - я ждал Димыча у крыльца.
- Направляет в санчасть. Говорит, нервное истощение. Конечно, никаких нервов не хватит каждый раз переживать, чтобы ты не сошел с боевого курса.
И тут во обошелся без подначки. Вот черт! Даже и моя переживания себе присвоил.
Прощаться, однако, было грустно. Постояли, поглядели на небо, где сгущались мрачноватые сумерки.
- Дождь будет, должно быть.
- Возможно, сентябрь.
- Ну, сентябрь для Кавказа еще не осень...
"Выручил" комиссар полка Свиногеев:
- Ага, вот они, голубчики! Тебе кто, Минаков, разрешил брать техника в воздух? Ну-ка пойдем, пойдем...
Я пожал плечами. Димыч тоже: иди, мол, получай.
- Подлечись там как следует... Не торопись.
- Постараюсь подольше не видеть ваших физиономий.
- Ну-ну. Не такие уж они противные. В общее, ждем. Возвращайся скорей!
Должно быть, сцена прощания тронула комиссара. Взбучка была сравнительно мягкой.
- В следующий раз, Минаков, со иной посоветуйся, прежде чем внедрять новые методы воспитания. Даже если и смысл в них есть...
На следующий день спросил комэска, кто из штурманов будет летать со мной.
- А ты кого предлагаешь?
- Соколова!
- А кто с Андреевым будет?
- Лисечко.
- Не пойдет, - отрезал Балин. - Лисечко уже слетался с Осиновым. Чехарду в эскадрилье устраивать не буду. Через три дня из санчасти выйдет Колосов. Вот тогда и дам тебе Соколова. А до этого ищи штурмана сам. Вернусь с задания - доложишь, что надумал.
- Есть!
Жаль было, что не удался маневр с Соколовым. Отличный штурман, участник обороны Севастополя в Одессы. К тому же прекрасный товарищ, любимец всей эскадрильи. О таком штурмане мечтает каждый летчик. Может быть, стоило попросить понастойчивее? Если бы я мог знать, что случится с Жорой Соколовым через несколько часов...
Звено под командой майора Стародуба вылетело на бомбежку автоколонны противника, движущейся от Гайдука на Новороссийск. Для его прикрытия было выделено звено ЛаГГ-3, но в районе встречи истребители вступили в бой с налетевшими "мессершмиттами", и бомбардировщики пошли к цели без сопровождения. К тому же у старшего лейтенанта Казанчука забарахлил мотор, и он вынужден был вернуться на аэродром. За Новороссийском Стародуб и Андреев попали в зону сильного зенитного огня, тек не менее разыскали цель и удачно отбомбились. Стали разворачиваться на обратный курс. В это время один из снарядов разорвался в непосредственной близости от самолета Андреева, в правой плоскости образовалась большая дыра.