Наш комэск капитан Попович, кажется, превосходил всех. Однажды, когда возвращались с бомбометания, повел эскадрилью на бреющем вдоль береговой черты, как бы не замечая нависших над нею каменных громад. Рисунок полета настойчиво повторял каждый изгиб берега, подобно горизонтали на крупномасштабной топографической карте. Над фонарями кабин, заслоняя свет, то и дело мелькали зубчатые скалы, внизу, едва не касаясь гребнями шасси, вздымались огромные волны. Вдобавок комэск устроил нам "качку", как бы имитируя в сильно увеличенном масштабе меняющийся рельеф моря, - то неожиданно взмывал на высоту двухсот метров, то резко бросал машину вниз...
После посадки построил нас на летном поле. - Вот это, ребята, был первый наш настоящий полет. В бою он еще может быть осложнен огнем зениток и атаками истребителей противника!
С тех пор "настоящие" полеты стали для нас правилом.
В августе на учении в районе озера Ханка эскадрилья получила задание обеспечить действия основных групп бомбардировщиков, уничтожив истребители "противника" на их аэродроме. Попович и штурман эскадрильи капитан Иошкин разработали план, исходя из приобретенных нами в последнее время навыков.
Над самыми вершинами сопок мы зашли в глубокий тыл "противника", развернулись на высоте десяти - пятнадцати метров над болотами и стали скрытно выходить на цель. Вдруг сильный удар потряс мою кабину. В лицо брызнули стекла, приборная доска выгнулась внутрь. Резко беру штурвал на себя, в голове нелепая мысль: "Зенитки..." Опомнившись, вызываю экипаж. Связи нет. Осматриваюсь, покачиваю машину с крыла на крыло - управление в порядке. Срабатывает пневмопочта, разворачиваю записку. "В кабину через пулеметную амбразуру влетела утка, - сообщает штурман Ваня Жихарев. - У меня все в порядке. Как у тебя?"
Когда вернулись на свой аэродром, вокруг нашего самолета собралась вся эскадрилья.
- С боевым крещением, ребята!
- С удачной охотой! Приглашайте на утятину!
"Охота" и в самом деле удалась, задание мы выполнили блестяще. Однако "настоящие" полеты над болотами и водоемами пришлось прекратить.
Во второй половине сентября проводилось учение с применением боевого оружия. Наш полк наносил удар по железнодорожному эшелону.
Четыре эскадрильи в воздухе. Первая отбомбилась с горизонтального полета с высоты двух тысяч метров. Цель накрыта, часть вагонов уничтожена. Затем зашли пикировщики. Особенно метко положило бомбы звено старшего лейтенанта Буркина. Руководивший учениями командующий Дальневосточным фронтом генерал-лейтенант Апанасенко объявил полку благодарность. Личный состав звена Буркина был награжден ценными подарками, сам командир золотыми часами.
В октябре Буркин улетел на фронт вместе с генералом Остряковым, который был назначен командующим военно-воздушными силами Черноморского флота. Вскоре оттуда же возвратились экипажи эскадрильи капитана Черняева: они передавали свои машины в один из черноморских полков. Ребята успели сделать по два-три боевых вылета. Капитан Черняев и его штурман старший лейтенант Стромский отличились и были награждены боевыми орденами. Нечего и говорить, с каким уважением мы глядели на них, слушали их рассказы о боевых делах авиаторов-черноморцев...
В ноябре наше звено было направлено на оперативную разведку. Экипажи Зубкова, Агафонова и мой перелетели на полевой аэродром, располагавшийся на берегу Японского моря, против пролива Лаперуза. Быстро обжили новое место, построили землянку, баню, оборудовали стоянки самолетов.
В полетах находились по десять - двенадцать часов в сутки. Добывали разведданные в Японском, Охотском морях, на Тихом океане. Сильно уставали. Отдыхая в перерыве между вылетами, пристрастились к рыбной ловле в стремительной горной реке. Недалеко от аэродрома располагался поселок гольдов. Мы очень сдружились с гостеприимными, добродушными жителями, ходили с ними на охоту.
8 декабря услышали по радио: Япония совершила внезапное нападение на американскую военно-морскую базу Пирл-Харбор. Вот когда вспомнились слова генерала Острякова, стало по-настоящему ясно, что мы находились здесь вовсе не зря...
С напряженным вниманием следили мы за ходом сражения под Москвой. Разумеется, были уверены в его исходе. И все же весть о разгроме ударных группировок врага вызвала бурную, ни с чем не сравнимую радость. Первая большая победа! Полный провал гитлеровского блицкрига...
В конце декабря нас отозвали в эскадрилью.
Как сейчас помню утро 17 января сорок второго года. Мы готовились к очередному полету. Вдруг в землянку ворвался растрепанный, красный от возбуждения старший лейтенант Сидоров:
- Братцы, ура! Летим на фронт!
В первую секунду все застыли на своих местах. Потом вскочили, подхватили "Ура!", бросились обнимать и тискать друг друга. Сидорова выволокли из землянки, принялись качать до одурения...
На фронт! Завтра! Сколько об этом мечтали, завидовали отдельным счастливчикам, которым удавалось каким-то образом преодолеть преграды... И вот повезло сразу многим: согласно приказу, наиболее подготовленные экипажи торпедоносной авиации Тихоокеанского флота направлялись на усиление действующих флотов.
Все мигом отодвинулось в прошлое. Оборудование аэродромов, полеты на разведку, промерзшие землянки, круглосуточные дежурства, занятия от темна до темна, маленькие тыловые победы и неудачи...
Кому-то надо
Назавтра мы перелетели на основной аэродром, совершили по три полета на новом для нас модифицированном варианте бомбардировщика - ДБ-3ф, отрабатывая точность посадки.
Вечером девять отбывающих экипажей были собраны в штабе полка. Прибыли командир бригады, начальник политотдела. С напутственным словом выступил командир полка майор Ведмеденко:
- На каком бы фронте вы ни оказались, покажите, как умеют воевать тихоокеанцы!
Несмотря на позднее время, провожали нас всей полком.
И вот мы в поезде - едем на авиационный завод получать новые самолеты. Настроение отличное, шутки, взрывы смеха. Капитан Попович, перелистывая свежий журнал, встретил портрет Буденного.
- Вот, Славик, желаю тебе заслужить столько же наград, как у Семена Михайловича!
- Я разве против, - улыбнулся молоденький розовощекий лейтенант Балашов. - Орденов на всех хватит. Только бы вот до фронта добраться...