В один из этих дней в 36-й авиаполк поступил приказ: уничтожить живую силу и технику противника в районе Неберджаевской и Нижне-Баканской. На выполнение задания вылетела группа во главе со старшим лейтенантом Осиповым.
— Бомбить будем не по ведущему, а индивидуально, — решил командир группы. — Каждый штурман должен самостоятельно вывести самолет на цель. Угол сноса передам по радио, уточните его при подходе к цели.
Через двадцать минут воздух над аэродромом наполнился ревом моторов. Выстроившись, машины направились к цели. Истребителей сопровождения на этот раз не оказалось. К Нижне-Баканской вышли с севера, но в станице противника не обнаружили. Пошли параллельно шоссе. На подходе к развилке дорог на Неберджаевскую и Нижне-Баканскую Никитин заметил колонну автомашин. Фашисты также увидели нас, стали спешно рассредоточиваться, увеличили скорость, спеша укрыться.
— Командир, доложи ведущему и выходи на боевой, — советует Димыч.
Докладываю о своем решении отбомбиться по выступу леса, куда уже втянулась колонна. Старший лейтенант наши действия одобряет, сам ведет остальных к железнодорожной станции Нижне-Баканская, где обнаружен разгружающийся состав с войсками. Звено Андреева направляет бомбить скопление войск на окраине Неберджаевской. [93]
Первые же разрывы наших бомб настигли не успевших рассредоточиться в лесу гитлеровцев. Столбы пламени взмыли в воздух, на опушку стали выскакивать автомашины и серые фигурки гитлеровцев. Следующая серия бомб накрыла опушку. Отходя от цели, увидели, что весь угол леса порос языками пламени, далеко в сторону протянулась полоса черного дыма. Сделав разворот, ухожу из района удара. Теперь можно немного расслабить руки, онемевшие на зажатом на боевом курсе штурвале.
— Порядок, — кивает Димыч.
Действительно, цель выбрали удачно и отбомбились хорошо.
Подлетая к станции, увидели результаты работы группы Осипова. Состав был разбит в щепки, горели станционные постройки, на железнодорожном полотне зияли глубокие воронки.
Звено Андреева отбомбилось по складу боеприпасов. Столб огня и дыма виден был издалека.
На обратном пути выяснилось, что поврежден осколком снаряда мотор одного из самолетов в звене Андреева. Однако все обошлось благополучно. Ведущий уменьшил скорость, и вся группа дотянула до своего аэродрома.
Днем 26 августа наши войска овладели Неберджаевской. Новость мигом облетела весь полк. После стольких неудач маленькая победа приобрела в наших глазах особое значение: может, это начало большого наступления, переломный момент на фронте? Но вскоре стало известно: противник поспешно принялся перебрасывать 125-ю пехотную дивизию из-под Туапсе в район Крымской, готовясь к очередному штурму Новороссийска.
Начальник штаба майор Пересада утром 27 августа синим карандашом жирно провел на карте новую линию переднего края противника.
— Все ясно? — обратился к хмуро молчавшим летчикам.
— Опять Неберджаевская?
Пересада только развел руками.
— Перекур двадцать минут. Командирам эскадрилий уточнить обстановку экипажам.
Балин приказал подготовить машины к вылету, подвесив стокилограммовые фугаски.
Коля Прилуцкий протянул [94] скучновато:
— Опять фугаски… Не пора ли менять тактику?
— Что ты предлагаешь?!
— Разнообразить ассортимент. Фрицам наше меню приелось.
— Точнее.
— Пехота разбегается от машин и танков на полкилометра. Наши фугаски для нее — нуль. Думаю, эффект будет больше, если мы угостим их еще и осколочными.
— Дело! — моментально одобрил Балин.
Штурман эскадрильи Кочергин тут же прикинул варианты загрузки:
— На пятерку машин можно подвесить двести бомб: сорок фугасных соток и сто шестьдесят десятикилограммовых осколочных в кассетах. Или двести восемьдесят: сорок соток и двести сорок двухкилограммовых. А если точно рассчитать расстояние до цели, то можно еще за счет горючего увеличить бомбовую нагрузку.
— Правильно! — одобрили все. — А то технику бьем, а фрицев пугаем только…
— Давно бы так!
— Хорошо, ребята, — успокоил комэск. — Сегодня же доложу командиру полка наше предложение. А сейчас — по машинам!
Все было готово, мы прилегли отдохнуть в тени самолета, на перезревшей, пряно пахнущей, но еще мягкой траве. В последние дни такие минуты выпадали нечасто. Все время было забито расчетами, вылетами, докладами, разборами, сил едва хватало добраться до койки, чтобы забыться мертвецким сном. Димыч достал из контейнера свежие газеты, я решил подремать.
Но и сейчас не до отдыха оказалось. Предложение Прилуцкого не выходило из головы. Коротко изложил его экипажу.
— Как смотрите?
Некоторое время все молчали. Механик по вооружению Иван Моцаренко напряженно сопел.
— Тяжелое дело, — сказал наконец. — Вряд ли что выйдет.
— Почему?
— Сил не хватит. Представьте только. Во-первых, достать каждую бомбочку из ящика, вывернуть заглушку, вставить взрыватель. Во-вторых, уложить заряженные бомбы в кассеты, переложить фанерой. В-третьих, подвесить в бомболюки. Сколько же мне придется возиться?[95]
— Почему тебе? Будем работать все экипажем!
— Да? Ну, если так….
Димыч, не принимавший участия в разговоре, вдруг прыснул.
— Ты чего? Не согласен, что ли?
Он продолжал хохотать, кулаком утирая слезы.
— Да, я не на вас… Тут, вот послушайте…
Он еще долго давился смехом. Мы смотрели недоуменно. До сих пор в газетах ничего особенно веселого встречать не приходилось, скорее наоборот.
— Про нашего Панова, — выговорил наконец. — Во, послушайте… "Воздушный богатырь"!
И с выражением прочитал, отдышавшись:
— Во! И портрет, видали?
— Ну и что? Все законно!
Никифоров передал газету по кругу.
— Вот и я говорю — законно. Теперь фрицы будут кричать по радио: "Ахтунг, Ахтунг! Панов ин дер люфт!"
— Ну это уж ты загибаешь.
Когда все полюбовались портретом, Никифоров спрятал газету.
— Вечером забегу к нему в госпиталь, может не видел еще…
Солнце перевалило за полдень, когда поступила команда на взлет. Семерка бомбардировщиков снова направилась в сторону Неберджаевской. Полет над морем прошел спокойно, а в районе Туапсе неприятность — у Алексеева зачихал мотор. Убедившись, что машина не может успевать за остальными, Балин приказал ему возвратиться назад.
Над Мысхако должны были присоединиться истребители сопровождения, но их не оказалось. Пошли без прикрытия. Побережье пересекли в районе Абрау-Дюрсо и зашли на цель, как вчера, с запада. Но фашистские зенитчики уже ожидали нас с этой стороны, на группу обрушился шквальный огонь. В сплошные огненные клубки сплелись красные, зеленые, желтые трассы, от дыма разрывов померк свет. Кольцо огня опасно сжималось. Выдержка [96] на боевом курсе — главное качество летчика-бомбардировщика…
— Наконец-то! По легкому толчку узнаю, что освободились от груза. Балин начал маневрирование, стремительно меняя курс, высоту, скорость. Отираю со лба пот, машинально повторяю его маневры.
— Штурман, результат?
— Порядок!
Видимо, несколько бомб попало в склады с горючим и боеприпасами — в колхозном саду и в районе сараев вспыхнули пожары.
После посадки в плоскостях и фюзеляжах насчитали множество пробоин. Озабоченный комэск собрал нас у своей машины.
— Надо немедленно менять высоты выхода на боевой курс, иначе — труба! Кочергин, займись расчетами, учти расположение батарей и рельеф местности в районе Неберджаевской…
Благодарность Буденного
Темная южная ночь окутала аэродром. До рассвета еще часа два-три, а на стоянках вовсю кипит работа. Техники, мотористы, механики, вооруженцы готовят машины к очередному вылету, латают дырки, заправляют баки бензином, снарядные и патронные ящики — боезапасом. Смазывают и проверяют каждый узел, прибор.