Штурман Овсянников предложил создать учебный полигон для тренировки в бомбометании. Поставить щит в море, и тренируйся сколько угодно, заходи хоть по десять раз, меняй высоту, направление, маневрируй.
Предложение Овсянникова было встречено бурным одобрением всех присутствующих. Штурман эскадрильи Кордонский поделился опытом бомбометания по малоразмерным целям, отыскания их в гористой местности.
Выступили многие. Стрелки-радисты Панов и Зигуля, техники Беляков и Варварычев… Комиссар полка Свиногеев остановился на вопросах морально-политической и психологической подготовки экипажей, привел ряд примеров стойкости, мужества, мастерства. Командир полка подвел итоги.
— Часто приходится слышать споры, какой тактический прием лучше. Споры не бесполезные, если дело касается определенных условий боя. Но универсального приема не ищите. Выбор того или иного способа действий зависит от конкретной обстановки и индивидуальных качеств летчика. Нет и не должно быть летчиков, которые бы действовали по шаблону. Бой нужно творить! А для [169] этого требуются опыт, знания, навыки владения всеми возможными приемами. День ото дня, от полета к полету необходимо искать, совершенствовать свои тактические навыки. Все выступавшие говорили дельно. Теперь каждому надо подумать, выбрать полезное для себя, постараться освоить новое. Что касается обеспечения — будет все, что возможно. Для тренировки в меткости бомбометания организуем у побережья полигон, а для стрельбы по воздушным целям будем буксировать конус…
Задача у нас одна
После трехдневных обложных дождей погода поправилась. Небо поголубело, сквозь поднимающийся туман проглянуло солнце.
2 октября в полк поступил приказ: поставить мины в Керченском проливе. Враг интенсивно переправлял морем технику и живую силу, пополняя свои части на Северном Кавказе. Необходимо было сорвать его планы.
Во второй половине дня экипажи, участвующие в ночной минной постановке, были отпущены на отдых. Придя в школу, мы легли спать. Проснулся я от грохота. Самого взрыва не слышал, но эхо еще долго грохотало в горах. Сначала мы подумали, что немцы бомбят аэродром тонными бомбами. Но, выбежав на улицу, не услышали ни гула моторов, ни хлопанья наших зениток.
— В чем дело? — спрашивали друг друга.
Вскоре все выяснилось. Запыхавшись, подбежал белый, как полотно, техник Михаил Беляков.
— Ребята, английская мина взорвалась на минно-торпедном складе!
Его окружила плотная толпа. Беляков взахлеб рассказывал:
— Толком и сам ничего не знаю. Мы с Загоскиным вышли от стоянки в штаб, чтобы доложить о готовности машин к полету. Вдруг в саду как шарахнет! Нас взрывной волной… Метров десять кубарем катились!
После узнали, что при подготовке мин одна из них сработала. Как это случилось, никто не мог объяснить. На следующий день побывали на месте взрыва. Страшная картина! Торпеды и мины весом более тонны каждая, как папиросы от ветра, как мячики, были разбросаны по всему саду. Искореженные тягачи и автокраны отбросило [170] метров на пятьдесят… Отчего взорвалась мина, можно было только догадываться. Видимо, в электрической цепи произошло замыкание. Сказалась спешка…
Несмотря на чрезвычайное происшествие, мы вылетели на минную постановку вовремя. Первым взлетел Беликов, ему было приказано бомбить Керчь, чтобы отвлечь внимание противника от нашей группы. В условленное время над портом заполыхали взрывы. Прожекторы фашистов метались по небу, а в это время наши самолеты-миноносцы, зайдя со стороны Черного моря, с малой высоты сбрасывали мины в пролив. Скрытность имела решающее значение. Дело в том, что фашистские транспорты, боясь нашей авиации, днем отстаивались в портах под прикрытием береговых средств противовоздушной обороны, а ночью торопливо перевозили войска и технику на Таманский полуостров.
Отвлекающий маневр удался, мы поставили мины под носом врага и улетели незамеченными.
На другой день воздушной разведкой было обнаружено большое скопление кораблей и судов противника в портах Ялта и Тамань. Командир полка послал на бомбежку Ялты звено во главе с майором Стародубом. К цели самолеты подошли под прикрытием облаков. Немцы обнаружили их, когда они уже отбомбились и легли на куре отхода. Застучали «эрликоны», но поздно. Когда проявили снимки, стало ясно, что уничтожены две быстроходные баржи, буксир, подожжен танкер, предположительно поврежден тральщик, на берегу возникло два очага пожаров.
Отличный результат! Фамилии штурманов Кордонского, Петроченко и Маркина появились на доске Почета: "Черноморец! С них бери пример!" Боевые листки были посвящены отважному звену.
А ночью бомбить Тамань пошла группа капитана Гаврилова. Несмотря на крайне неблагоприятную погоду и сильный заградительный огонь, Гаврилов прорвался к порту. За ним отбомбились и остальные. Только Беликов не смог выполнить задание: его самолет обледенел, пришлось вернуться, сбросив бомбы в море. За успехами последовала досадная неудача. Темной ночью 6 октября, взлетая на бомбежку плавсредств в Тамани, Всеволод Гаврилов потерял ориентировку, уклонился от взлетной полосы. Самолет зацепился левым крылом за дерево, перевернулся, упал и загорелся. Сам Гаврилов получил тяжелые ранения, штурман капитан [171] Миша Петроченко, стрелок-радист младший сержант Юрий Цыганюк и воздушный стрелок младший сержант Юрий Фадеев — погибли. Славные ребята! Сколько бы они могли еще сделать…
На следующий день в полк прилетел подполковник Токарев. После расследования аварии собрали весь летный состав. Разобрав ошибки Гаврилова, командир бригады обратился к штурманам:
— А вы что делаете, когда летчик взлетает и садится? Довольствуетесь ролью пассажиров?
Николай Маркин встал и, бледнея, сказал за всех:
— Товарищ подполковник, маскировка, конечно, необходима. Но в кромешной тьме любой может потерять ориентировку. Какой у нас аэродром? Пятачок! Ночью надо хотя бы выставлять элементарные направляющие огни, хоть "летучую мышь". Случай с Гавриловым не первый, при ночной посадке разбил машину Пашун. Оба опытные пилоты…
— Пожалуй, ты прав, — подумав, согласился комбриг. — Товарищ Ефремов, придется поступиться маскировкой. На время взлета и посадки обозначайте полосу. Но штурманам, повторяю, следить за направлением взлета и, если надо, подсказывать пилоту. Бдительность всего экипажа при взлете и на посадке!
Вскоре после отъезда комбрига поступила команда: уничтожить транспорт в порту Ялта. В воздух поднялась четверка во главе с Андреевым. Экипажи Алексеева, Дулькина и мой летели ведомыми. Погода была благоприятная — редкие облака, хорошая видимость до самой цели. На траверзе Керченского пролива самолет Дулькина стал отставать, забарахлил мотор. Летчик был вынужден вернуться на свой аэродром, освободившись от бомб над морем.
При подходе к Ялте Прилуцкий несколько раз тщательно замерил ветер, скрупулезно определил снос. Цель единичная, требует особой точности.
Самолеты растянулись в цепочку, обеспечивающую свободу маневра. Зашли с моря, легли на боевой курс. Гитлеровцы открыли интенсивный огонь, мы продирались, как сквозь паутину.
— Командир, прошит фюзеляж! — докладывал Панов.
— Терпенье, друзья, терпенье![172]
Прилуцкий нажал на кнопку. Освободившись от груза, самолет будто вздохнул, как живой. Резко отворачиваю, увеличиваю скорость, пристраиваюсь к ведущему. У Прилуцкого хмурое лицо. Очевидно, неудача.
— Николай! На каком расстоянии от транспорта легли бомбы?
— Черт их знает…
— А все-таки?
— Метрах в десяти — двадцати… Одна у самого борта. Надо было зайти под углом…