Обстановка на аэродроме стала критической. Кубышкин снова идет на посадку. Вот он проносится над водой и выключает мотор. Не опуская хвоста, притирает самолет на колеса. Скрип тормозов, самолет поднимает хвост, Кубышкин отпускает тормоза. Хвост опускается, и снова скрипят тормоза, а скорость еще велика… Полоса кончается, и Кубышкин яростно нажимает правый тормоз. Самолет резко разворачивается и вылетает на бугор, где стоит наш УТ-2. Кубышкин тормозит левое колесо. Самолет круто разворачивается, и его правая консоль проносится возле самой втулки винта УТ-2. Левое колесо влетает в лужу, самолет резко остановился и пошел на нос. Это трудно описать, но еще тяжелее было смотреть. Самолет стал почти вертикально, потом, как бы одумавшись, плавно опустился на хвост. Я буквально [117] взлетел на плоскость и посмотрел на Кубышкина. Я никогда больше не видел такого взволнованного лица летчика и никогда больше не видел более крупных капель пота, чем те, которыми было покрыто его лицо. Когда Кубышкин успокоился, он коротко доложил: «К замечаниям лейтенанта Якимова надо добавить еще и дефект в системе управления закрылками!»
Комиссия принимает решение: испытания самолета временно прекратить, предложить Главному конструктору устранить замеченные недостатки…
Через десять дней дефекты устранили. Испытания продолжались. Якимов полетел снова. Вернулся радостный – температура масла вошла в норму…
«Работа шла жаркая, – вспоминает В. Н. Сагинов, – я был за техника – снимал приборы, ставил, выполнял необходимые измерения.
Взлетно-посадочные характеристики мы меряли на глаз. Я стоял на точке отрыва и ничего, кроме секундомера, в руках у меня не было. Но результаты превзошли все ожидания. Машина показала себя с самой лучшей стороны. Правда, не обошлось без происшествий. В одном из полетов лопнула масляная трубка. Маслом залило фонарь. Якимов садился, по существу, вслепую. Но случайный пустяк не мог заслонить главное. Мы быстро устранили неисправность, проверили все масляные и бензиновые соединения, кое-что заменили и продолжали летать.
Результаты полетов Якимова и Кубышкина показали, что машина по своим летным характеристикам отменна, а по тепловым режимам терпима. Мы выяснили, что греются головки цилиндров, и стало ясно, что, поставив индивидуальные дефлекторы на эти головки, мы с перегревом окончательно справимся.
А тем временем подсох заводской аэродром, и мы перелетели обратно. Закатили машину в тир, отрегулировали синхронизаторы, отстреляли пушки и попробовали вооружение в воздухе. Еще раз слетали, чтобы проверить летные характеристики – получили подтверждающие точки. По скорости, скороподъемности, потолку все в порядке. На виражи слетали. На все фигуры высшего пилотажа. Не с кем было только провести воздушный бой. Немцы к тому времени налеты на город, где располагался завод, прекратили. [118]
С первого до последнего дня нашего пребывания на заводе огромную помощь оказывал нам главный инженер Борис Васильевич Куприянов, замечательный человек и большой знаток своего дела. Конечно, Куприянов прекрасно понимал, что если машина с двигателем воздушного охлаждения пойдет, то буквально через две недели можно будет выдавать серию. Впрочем, это понимал не только Куприянов. Куда бы и зачем мы не обращались – все делалось мигом…».
Пока шла эта работа, Семен Алексеевич что называется места себе не находил. Он нервничал не потому, что не верил в самолет. Нет, беспокоило другое. Его авиационный опыт, к тому времени уже немалый, призывал быть готовым к чему-то внезапному. Щедро наделенный чувством юмора, Семен Алексеевич запомнил фразу популярной тогда книжки Джимми Коллинза «Летчик-испытатель»: самолет, как женщина, – ему всегда еще что-то нужно в последнюю минуту!
Лавочкин задумчиво ходил по кабинету. Если самолету и впрямь что-то понадобится – дело дрянь. В напряженные, очень волнующие последние часы испытаний это означало конец!
Однако волнения оказались напрасными.
Рассказывает В. Н. Сагинов:
«А дальше события развертывались с молниеносной быстротой. Мы доложили об окончании испытаний и получили приказ через два дня возвратиться с отчетом в Москву. Писали мы с Фроловым этот отчет круглые сутки. Прикурнешь – и пока один дремлет, другой диктует машинистке. Одновременно и графики оформляли. Тут у нас помощников оказалось предостаточно. Все нам помогали.
К вечеру второго дня отчет закончили. Секретарь обкома партии Родионов выслушал наш доклад, посмотрел демонстрационный полет, который блестяще провел Якимов, и позвонил в Москву. Затем за нами пришел самолет СБ, доставивший нас на аэродром в Летно-исследовательский институт, где нас уже ждали Сергей Николаевич Шишкин, Александр Васильевич Чесалов и Макс Аркадьевич Тайц. Лавочкин одновременно с нами выехал поездом».
Едва прибыв в Москву, Лавочкин на докладе [119] у Сталина. Коротко и деловито он характеризует Ла-5. Новую машину поддерживает нарком Шахурин.
Со слов одного из заместителей Семена Алексеевича, беседовавшего с ним вскоре после того, как он покинул кабинет Сталина, известно, что встреча была очень короткой, а решение принято чрезвычайно быстро.
Все, начиная от летно-тактических данных нового самолета, четко перечисленных в короткой справке, и кончая поведением конструктора, который, как свидетельствуют близко знавшие его люди, умел быть очень четким и ясным в своих докладах, произвело хорошее впечатление. Приказ Государственного Комитета Обороны о возвращении Лавочкина на завод последовал без промедлений.
Началась подготовка Ла-5 к серии, а вместе с ней снова хлынули обычные для нового самолета неприятности. Особенно тяжко дались десять головных машин. Все спешили. Все нервничали, а там где нервничают и торопятся, ошибки неизбежны…
Впрочем, и ошибки задержали не надолго. Конструкторы покидали чертежные доски и шли в цехи. Неточно изготовленные детали резались, кромсались, подгонялись прямо по месту. Тут же, не отходя от самолета, конструкторы обмеривали подогнанные детали, уточняя чертежи.
Если обычно детали изготавливаются по чертежам, то здесь, наоборот, окончательные чертежи иногда изготавливались по деталям. Несмотря на трудности, все удалось сделать своевременно. Серия головных машин вышла с завода одновременно с законченными, отработанными чертежами.