Первая строчка не получалась. Но утром я прочел их Женьке. Женька закричал даже:
— Ты великий поэт! — И он громко и нараспев прочел:
— Здорово! Это будет наш гимн. Ты его только подлинне́й сделай… И потом это… тебе совсем не нужно быть маршалом. Ты будешь великим поэтом, и мы всегда будем дружить с тобой.
Мне стало грустно. Женька сказал:
— Я бы никогда так не смог:
Один раз попробовал, и ничего не вышло. Все умею, а стихи не получаются.
Он подумал и спросил:
— А что это за светлые очи?
— Так всегда говорят в стихах, — сказал я. — Это даже объяснить нельзя… очи и очи.
— Светлые очи, — повторил Женька, — красиво.
В военкомате нас почему-то никто не хотел выслушать. По коридорам сновали люди. Хлопали двери, и крепко пахло махоркой. Во всех комнатах трудно было протолкнуться, и только в последней за столом сидел лейтенант, а больше никого не было.
Мы стояли на пороге. Мы не знали, с чего начинать.
— Ну, что вам, пацаны? — устало спросил лейтенант.
Он отложил книгу, которую читал, и смотрел на нас, нахмурившись.
Я понял, что еще миг — и все провалится. Тогда Женька подошел к столу, сел напротив лейтенанта и сказал так:
— Вы, конечно, понимаете, что пришли мы неспроста…
Лейтенант подобрел.
— Шпиона поймали? — спросил он.
— Нам нужно срочно записаться в Красную Армию, — сказал Женька, — потому что…
— Все ясно, — сказал лейтенант, и по лицу его я понял, что он говорит серьезно.
— Сейчас посмотрим, куда вас можно определить, — сказал он и углубился в книжку.
— Беда, маршальские должности у нас все заняты… — медленно проговорил он, — генеральские… генералами пойдете?
— Пойдем, — хором ответили мы с Женькой.
— Ах, досада, — сказал лейтенант, полистав книжку, — и генеральских нет. Только вот одно место полковника и одно подполковника осталось…
— Я согласен полковником, — выпалил Женька.
Лицо лейтенанта было серьезным. Значит, не шутит.
— А справитесь, ребятки?
— Ну конечно, — заверили мы хором.
Лейтенант взял лист бумаги, спросил у Женьки имя и фамилию и написал так:
«Настоящим удостоверяется, что Евгений Ночкин является полковником Красного героического мальчишечьего воинства и имеет право носить серебряную саблю и бинокль, добытые в жестоком бою с врагами Родины.
То же самое было выдано мне, только я стал подполковником.
Женька сильно покраснел и долго читал удостоверение, шевеля губами. Я тоже читал.
— А наган? — спросил Женька.
— А наган — это само собой разумеется, об этом писать и не нужно, — пояснил лейтенант. — А теперь начинается главное. Теперь мы вас будем проверять самыми удивительными способами.
И он ушел из комнаты.
Сердце мое билось. Женька ударил меня по плечу.
— Ну, Генка, теперь все ясно. Теперь мы помчимся на фронт и будем отбивать у врага серебряные сабли. Вот увидишь. Или поручат нам взять в плен немецкого генерала, или взорвать штаб…
Лейтенант вернулся. В руке он держал пачку ровных квадратных листков. Он разделил пачку пополам и дал каждому из нас по половине.
— Так вот, товарищи командиры, — сказал он, — первое задание будет таким: эти повестки в максимально сжатые сроки нужно доставить по адресам. Готовы ли вы выполнить это ответственное задание?
— Готовы, — грустно проговорил я.
— Так точно! — крикнул Женька.
На улице Женька сказал мне:
— Ты не горюй, Генка. Так всегда проверяют. Будто бы пустячок поручили. Другой подумает: что́, мол, с таким пустячком мучиться, да и выполнит как-нибудь. А эти, которые поручили, они смотрят: пустячок плохо выполнил? Плохо. А как же ему серьезное доверить? Вот увидишь, следующее задание будет такое, что держись… Я знаю.
Уже стемнело, когда мы вернулись к моему дому. В комнате горела лампа. Мы подобрались к окну. Мама читала письмо и плакала.
— От папы письмо? — крикнул я.
Она вытерла слезы, улыбнулась и кивнула Mile.
Мы влетели в комнату.
— Что он пишет? — спросил я.