По улице шла женщина с черной кошелкой в руке, а за ней плелись маленькие мальчик и девочка.
Женщина очень напоминала мою маму.
Вот почему я ее заметил.
— Эвакуированные, — сказал Женька.
Женщина остановилась возле наших ворот и долго читала про собаку. Потом заглянула в щелку. Потом снова прочла.
— Вы к нам? — спросил Женька. И беженцы разом оглянулись на него.
— Ты здесь живешь, мальчик? — спросила женщина. — А комната у вас не сдается?
У нее было очень измученное лицо. Она говорила тихо и просительно, а ее маленький сын смотрел то на мать, то на Женьку, приоткрыв рот.
— Это не мой дом, это моего дядьки дом, — сказал Женька, нахмурившись, — комнат свободных у него сколько угодно, но только он не любит эвакуированных, и, вообще, таких, как он, взрывать надо.
— Что ты, что ты, мальчик… — удивилась женщина, — я думаю, что нас он пустит, — она беспомощно развела руками, — как же иначе… куда же я с детишками денусь? Ведь правда? Их папа на фронте воюет… Я сейчас сама поговорю с твоим дядей, ты только подержи собак, хорошо?
— Собак никаких нету, — сказал я.
— Смело идите вперед, — сказал Женька.
Но тут отворилась калитка, и вышла тетя Аня.
— Пожалуйста, пожалуйста, — сказала она, — доктор принимает. Заходите, пожалуйста.
— Мы не к доктору, — тихо проговорила женщина, — мы ищем комнату… я с детьми… нам очень мало места нужно, мы все трое можем на одном тюфяке уместиться… Видите? Они такие малыши…
Тетя Аня очень удивилась, ее бородавка взмахнула волосиками, как крылышками.
— Извините, — проговорила она, — но у нас у самих дети, и мы сами в тесноте мучаемся. Извините.
Калитка захлопнулась.
Женщина пожала плечами, потом вдруг подняла голову и долго вглядывалась в номер нашего дома.
Девочка заплакала.
Женька похлопал мальчика по плечу и сказал:
— Ничего, не расстраивайся. Скоро мы взорвем их.
— Бомбой? — спросил мальчик.
— Миной, — сказал я.
Они пошли по улице, а Женька сказал:
— Все, Генка, терпенье мое лопнуло.
Вечером, когда мы доедали патоку, а дядя Юра подсчитывал, сколько наши сдали городов, кто-то принес письмо.
— Ну, вот, — проговорил он, глядя на Женьку, — твоя мать и забирать тебя не хочет. Пишет, что в Москве очень трудно… А мне что же, легко?
Я увидел, как покраснел Женька. Это он разозлился.
— А твоя мать и писать не думает, — сказал дядя Юра мне, — подкинула сыночка и айда…
Я тоже, наверное, покраснел, потому что лицу стало горячо. И мне представились два провода от мины, и как я их свожу…
— Ничего она не подкидывала, — сказал я.
— Нет, подкинула, — сказал дядя Юра.
Мина грохнула, и все полетело кувырком, и запахло порохом, и от дяди Юры остались рожки да ножки.
— Нет, не подкинула! — крикнул я.
— Нечего с ними церемониться… — откуда-то издалека пискнула тетя Аня.
За дверью что-то хлопнуло. И стало тихо.
— Кто там? — спросил дядя Юра.
Мы увидели, как в комнату вошел капитан из военкомата, тот самый, с усиками, а за ним знакомая нам женщина с двумя детьми.
— Вы доктор Корольков? — сердито спросил капитан.
Дядя Юра встал и улыбнулся.
— Это жена и дети командира Красной Армии, — сказал капитан, — предоставьте им комнату с отдельным входом и чтобы никаких попреков и придирок! — И он погрозил пальцем.
— Пожалуйста, — сказал дядя Юра, — разве я возражаю? Мы должны помогать друг другу.
— Мы вас не будем беспокоить, — устало проговорила женщина, — дети очень тихие.
— Нечего извиняться, — очень сердито сказал капитан женщине, — это мы вас вселяем, мы… — и он повернулся опять к дяде Юре, — и чтобы никаких… понятно?
— Все понятно, — пропел дядя Юра, — пожалуйста, мы будем очень рады.
Женька толкнул меня в бок. А мне так захотелось обнять капитана, так захотелось… Но я сдержался.
Позже с веранды мы заглянули в окно. На подоконнике горела коптилка. Стоял котелок. Женщина доставала оттуда картофелины, разламывала их и давала малышам и сама ела. Женька куда-то вдруг исчез. А потом я увидел, как он появился в комнате и протянул женщине кружку с патокой. Она удивилась сначала и стала отказываться. Но Женька бил себя в грудь и что-то шепотом говорил. Тогда она потрепала его по щеке, взяла кружку и сразу же маленькой ложкой стала давать патоку малышам, и они широко раскрывали рты, как скворчата, и жмурились.
Когда мы легли, я спросил Женьку:
— А что если мина взорвется и они погибнут? Как же так, Женька?