Гомелаури. Не беспокойся! (Поднял стопку.) Здесь, среди снегов, в окопе, я поднимаю этот маленький бокал с большим чувством за встречу после войны в нашей солнечной Кахетии. Моя мать Верико, отец Бессо и жена Тамара примут вас, как родных своих. За встречу! (Пьет.)
Остапенко. Но сначала прошу к нам, на Полтавщину. Хотя, может, мою мать, батька, жинку Оксану и сына фашисты уже убили. (Пауза.) Що ж, сам приму...
Шаяметов. Ничего, Остапенко, я к тебе приеду. Сам плов сделаю. Такой плов сделаем... Потом к нам, в Казахстан...
Сергей. Давайте баклагу. (Взял.) Очистили?
Башлыков. По-гвардейски.
Сергей. А теперь, апостолы, следите. По этой дороге ни одна фашистская сволочь не должна пройти.
Остапенко. Нас вроде предупреждать нет надобности, товарищ командир.
Сергей. Смотри, Гомелаури, если еще раз без валенок будешь бегать... Я видел, как ты вчера босиком по снегу петлял.
Гомелаури. Простите, товарищ командир. Не мог выдержать. Сердце у меня очень нервное. Что получилось? Танк мы подбили. Командир танка удирает. Патроны у нас вышли. Я так разозлился и говорю: «Товарищ старший сержант, разреши догнать». А Остапенко: «Не догонишь». Понимаете, это он говорит мне, грузину. Грузин и не догонит? Ясно, сердце не выдержало. Сам не помню, как руки валенки сняли. Как ветер бежал. Прыгнул на немца, упали на снег. Он меня укусил за ухо, а я его за горло схватил, кричал: не уйдешь! И совсем прикончил.
Сергей. Молодец! Но от Остапенко отходить не имеешь права. За одним побежишь, а танк прозеваешь.
Остапенко. Вы не беспокойтесь, теперь я его, черта, привяжу к себе.
Сергей. Вечером, ежели тихо будет, ко мне чай пить.
Все. Спасибо, товарищ командир!
Сергей уходит.
Большая пауза.
Гомелаури. Ты что задумался, Остапенко?
Башлыков. Не тронь его.
Шаяметов (тихо). Оксана, думаешь, а? Скажи...
Остапенко. Да. Прочитай письмо, Гомелаури.
Гомелаури. Какое?
Остапенко. Последнее, что на Новый год получил.
Гомелаури. Я уже читал тебе.
Остапенко. Прочитай еще раз. Мне никто не напишет. Твое послушаю — на душе легче станет.
Шаяметов. Читай. Я тоже не получал совсем. Башлыков, ты наблюдай, а мы слушать будем. Ты письмо получал?
Башлыков. Два за все время. (Отошел, наблюдает.)
Остапенко. Давай.
Гомелаури (достал письмо, читает быстро). «Мой дорогой, любимый Акакий, целую тебя крепко и сообщаю...»
Остапенко. Не спеши. Давай сначала.
Шаяметов. Пожалуйста, шагом читай.
Гомелаури (медленно). «Мой дорогой, любимый Акакий...»
Шаяметов. Любимый...
Гомелаури. «...целую тебя крепко и сообщаю: папа и мама здоровы, тебе кланяются, а сынок твой Гога...»
Остапенко. Сынок... (Опустил на руку голову.)
Гомелаури. «...сейчас все время говорит: папа, папа, пух, пух.. Работы в колхозе много. Мы насилу успеваем. Почему не написал ни одного письма? Я каждую ночь тихо плачу...»
Остапенко. Каждую ночь...
Гомелаури. «...Может, тебя поранили сильно? Еще сообщаю: бригадир наш оказался плохим человеком. Как вы все ушли на фронт, он сразу стал мошенничать, пьет со счетоводом. Оба мошенники. Мы написали в газету, и счетовод уже арестован, а бригадир нет, выкрутился». Не выкрутится. После войны я его найду.
Остапенко. Читай.
Гомелаури. «...Как я хочу тебя видеть. Ты мне каждую ночь снишься. Один раз даже с большой бородой приснился. Тетя Нина говорит, что это к болезни. Я так испугалась. Чтобы ты не простудился зимой, я тебе вяжу две пары шерстяных носков и вышлю двадцать пятого сентября...» Через пять дней должны прийти. Одну пару тебе подарю, Остапенко.
Остапенко. Почему через пять?
Гомелаури. Письмо она написала первого сентября, получил я его первого января. Двадцать пятого сентября пошлет посылку, а сегодня двадцатое января. Выходит, через пять дней получу.
Шаяметов. Читай.
Гомелаури. «...Передай привет от меня, папы и мамы всем твоим товарищам. Мы просим — поскорее разбейте фашистов и все приезжайте к нам в гости. Вина у нас будет десять бочек. У тети Нины — пять. Целуем тебя крепко-крепко я, Гога, папа, мама, тетя Нина и весь наш колхоз. Твоя Тамара. Написала сентября первого тысяча девятьсот сорок первого года».