— Белье. Они его полоскали. Пока дочка ловила мальков, мамаша прочла фамилию на чехле спиннинга и поинтересовалась, не родственник ли я профессора Турина. Мир тесен! Оказывается, она тоже училась у моего дяди. Я, конечно, рассказал о тебе, какая ты у меня умница, а она задавала всякие ханжеские вопросы — почему ты не работаешь и так далее. В общем, женщина чем-то неприятная, у нее манера щурить глаза — как у нашего трестовского ревизора.
Ольга молчала.
Геннадий вытащил из кармана сломанный крючок и задумчиво уставился на него.
— Девочка. Представь себе, она спит с матерью в брезентовой палатке. Кашель? Об этом нет и речи. Коричневые толстенькие ножки и ямочки на щеках. — Он вздохнул. — Наш Толик живет в таких условиях и не вылезает из бронхоаденита…
Геннадий покосился на жену и, заметив, что у той дрожат ресницы, прикусил язык.
— У тебя усталый вид, милая. Тебе нужно отдохнуть. Послушай-ка меня, возьми удочку, пойдем на озеро. Рыбная ловля — лучший вид отдыха. Кстати, я хочу прихватить с собой вот эту книжку, взял у хозяев. Ты, кажется, читала ее. О чем там?..
Ольга потянулась за халатом, нащупала ногами шлепанцы. Когда она встала, халат распахнулся. Ольга нервно осмотрелась.
— Что ты ищешь, милая? Поясок? Вот же он, на самом видном месте.
Дверь тихонько скрипнула.
— Топрый тень. Что вы шелаете на опет, Олька Николаевна? Мошно сашарить курицу или…
Ольга не сняла — сорвала с себя халат и отшвырнула его в сторону. Испуганная Марта Августовна попятилась и поспешно прикрыла дверь. Томик Оливии Уэдсли выскользнул из пальцев Геннадия и стукнулся об пол.
Ольга выдернула из-под кушетки чемодан, сорвала со стены простыню, накинула на себя первое попавшееся платье. В чемодан полетели белье, туфли, юбки…
Геннадий смотрел на жену испуганно и растерянно, потом хлопнул себя по лбу.
— Толик… Болван, что я наделал! — Он взял Ольгу за руку и заглянул в глаза. — Успокойся, прошу тебя. Если б Толик заболел, дядя немедленно дал бы знать… Ах, какой я болван…
Ольга хотела что-то сказать, но, поглядев на виноватое лицо Геннадия, обмякла и тяжело села на кровать.
— Прости… Истеричка я. Глупо. Но неужели ты ничего не понимаешь? Ты — самый близкий мне человек?
Геннадий вздохнул с облегчением и успокаивающе сказал:
— Почему нет, я все понимаю, милая. Ну не волнуйся, я уверен, Толик здоров, все в ажуре. Ольга подняла на него сухие усталые глаза. — Нет — не все…
* * *Солнце медленно поднималось над лесом, его лучи были еще розовыми и слабыми. В мелком сосняке на холмах сквозь редкую поросль просвечивал чистый белый песок. На листьях придорожных кустов еще блестела роса.
— Геня, возьми чемодан в другую руку.
Держась за руки, они молча прошагали до самого полустанка, и, только когда Ольга уже стояла в вагонном тамбуре, Геннадий, морща лоб, сказал:
— Работа… Ну что же, если она так тебе необходима… Я же не спорю, но почему такой пожар? Подождала бы, пока кончится мой отпуск. Я бы устроил тебя на хорошее, спокойное место — нажал бы где надо, и все было бы в ажуре. Тебя ведь никто не торопит.
— Нет, торопит.
Держась за поручень, Ольга наклонилась для прощального поцелуя.
Геннадий долго смотрел вслед поезду.
— Скажи пожалуйста, кто бы мог подумать…
ТЕЛЬНЯШКА
Контур корабля был очерчен на фоне ночи светящейся ниткой. Электрические лампочки протянулись вдоль бортов, обрисовали силуэт боевой рубки, палубных надстроек, скошенных назад труб. Мартынов садился в катер вместе с девушками-ткачихами. Девушки повизгивали и поминутно заливались смехом. Мартынов прикидывал в голове название будущего очерка для фабричной многотиражки: «В гостях у отличников боевой и политической подготовки»? Нет. Это слишком длинно и как-то казённо. Лучше просто: «У моряков-балтийцев». Вначале — о праздничных ленинградцах, гуляющих по набережным, о том, как отражаются огни фейерверка в невской воде и что корабль стоит на том месте, откуда в незабываемые дни Октября «Аврора» ударила по Зимнему…
Катер, задрав нос и расшвыривая пену, не шел — летел прямо на корабль. Тот теперь уже не казался нарисованным. Вот над головой, закрывая звезды, поднялся крутой борт. Еще мгновение, и, кажется, удар неизбежен, катер врежется в борт корабля. Но рулевой ловко переложил штурвал, рявкнул мотор, и катер застыл у трапа, как припаянный.
— Отлично водите, товарищ старшина, — похвалил Мартынов.