— Вот это да! — сказал Миша, А Данилов сказал:
— Значит, я опять угадал.
Рая смотрела на него блестящими, прямо-таки влюбленными глазами.
— Объясните, пожалуйста, как вы это делаете?
— Перечитываю иногда Шерлока Холмса.
— Нет, без шуток.
— Какие уж тут шутки. Один мой знакомый закройщик частенько жаловался мне, что шить костюмы на теннисистов — сплошное горе, потому что одно плечо у них сильно выдвинуто. Теперь взгляните на правое плечо вашего Бориса; оно выдается вперед по отношению к левому на добрых три-четыре сантиметра. Кстати, какой разряд у вас по теннису, молодой человек?
— Второй, — угрюмо сказал Борис. — И три — ноль в вашу пользу.
— Не в мою. В пользу старика Леонтия Федоровича. — Данилов рассмеялся. — Между прочим, профессор рекомендовал мне вас троих для участия в интересующем нас деле как практикантов.
— В каком там деле! — с горечью воскликнул Миша. Его смуглое подвижное лицо с выступающими скулами и большие карие глаза выражали откровенное недовольство. — Товарищ подполковник! Ведь мы почти целую неделю вместе с дружинниками болтались по музыкальным магазинам, вылавливали этих бегунков, таскали их в пикеты. А что толку? У него спросишь: «Где взял пластинки?» А он отвечает: «Здесь в магазине купил, у какой-то тетки».
— «А зачем продаёшь?» — «Надоели, запись неинтересная». — «А почему — по три рубля?» — «А сам столько платил». И так отвечают все. И больше от них ничего не добьешься. Правда, Борис?
Борис промолчал, только пожал плечами. Он стоял у окна—высокий, стройный, светловолосый, типичный теннисист — со скучающим видом поглядывал на часы.
Рая сердито сказала:
— Я бы всех этих «бегунков» на вашем месте, товарищ подполковник, пересажала бы — и делу конец.
— В том-то и суть, что не конец. И не в этом наша задача. — Данилов легонько забарабанил пальцами по столу, скользнул взглядом по безучастному лицу Бориса.
Наступила длинная пауза.
Борис машинально вытянул из кармана свисток и принялся раскачивать его на цепочке. Миша смотрел в окно. За окном в чистом небе сияло солнце. Сколько весенних дней потеряно! И было бы из-за чего… Сначала и он и Рая обрадовались, думали — живая оперативная работа, борьба с умным преступником, поединок мысли, романтика. Не тут-то было! Поручили вылавливать мелких спекулянтов кустарными пластинками, сопляков… Практика, нечего сказать.
— Наша задача в том, — заговорил наконец Данилов, — чтобы, образно выражаясь, добраться до корней того анчара, на котором вырастают ядовитые плоды. Ведь какая получается картина? Приходит человек в магазин купить пластинку. Кто-то трогает его за локоть, шепчет: «Есть Лещенко, роки, твистик, известный американский дуэт Луис энд Келли. Отойдем в сторонку…» Вот так и продают из-под полы всякую пошлятину, записанную на костях, то есть на старых рентгенограммах.
— А кто записывает? — воскликнула Рая. — И где? Ведь для этого нужна целая лаборатория!
— Да, — сказал Данилов. — Сложная и довольно громоздкая аппаратура, микрофоны, резцы, снабжение сырьем и сбыт готовой продукции. Одним словом — фирма.
— Торговая марка «Музыка на костях» — череп и две скрещенные берцовки, — уныло сострил Миша. — Пока что знаем только мелких представителей сбыта этой фирмы, а за ними все ниточки обрываются.
— Не совсем обрываются, — сказал Данилов. — и напрасно вы думаете, что ваша кропотливая работа проделана зря. Из нескольких задержанных «бегунков» одного мы вызвали вторично. Уже не в штаб дружины, а сюда. И побеседовали с ним по душам. Представьте, он оказался десятиклассником. «Сроду таким делом, — говорит, — не стал бы заниматься, да вот Катюша…» Он, видите ли, одну свою подружку вздумал по театрам да по кафе поводить. Парень чуть не плачет: «Уж вы, пожалуйста, товарищ подполковник, не сообщайте в школу, выгонят меня из комсомола как пить дать. И Катюша узнает. Позор… Я вам по-честному все расскажу, только я и сам ничего не знаю». Борис насторожился.
— Как это — ничего? — недоверчиво спросил он. — Брал же он у кого-то пластинки.
— Да, брал, — сказал Данилов. — У одной женщины. Его свел с ней какой-то другой «бегунок». Встречались они на улице в разных, накануне условленных местах. Она передавала ему пластинки, тут же получала с него денежки. А сам, мол, продавай где хочешь и за сколько сумеешь. И будь здоров. Ни ее адреса, ни имени он не знает. Только наружность описал: дамочка лет тридцати, рост средний, соломенная блондинка, пальто серое, берет серый, особых примет нет. Да вот она, смотрите сами. — И Данилов вытащил из стола папку, а из папки — большую фотографию.
Студенты разом подошли к столу. В сквере, на фоне коллонады собора, женщина в светлом пальто на ходу вынимает из большой сумки пакет. Рядом идет молодой парень, его рука протянута к пакету.
— Чисто сработано… — сказал Борис и усмехнулся. Он взял в руки фотографию, долго ее разглядывал. — Как это удалось вам?
— Не мне.
Данилов нажал кнопку звонка.
Дверь раскрылась. В комнату вошел уже знакомый студентам милиционер. Он обдернул из-под ремня гимнастерку и опустил по швам руки с перепачканными в чернилах пальцами; одна его щека легонько оттопыривалась.
— Это он запечатлел гражданку Майковскую, — сказал Данилов. — Знакомьтесь, младший лейтенант Петр Воробьев, большой мастер моментальной фотографии, любитель неоспоримых фактов и мятных конфет. Младший лейтенант покраснел, судорожно проглотил леденец.
— Извините, Василий Иваныч…
— Ладно, чего уж там. Садись, Петя, и рассказывай, какие новые аккорды появились в музыке на костях.
— Дело прояснилось, Василий Иваныч. Только вот одно недостающее звено… — Петя поскреб в белобрысом затылке.
Данилов поморщился.
— Вечно у нас с тобой одного звена не хватает. Какого же?
— Разрешите по порядку?
— Да, именно по порядку, чтобы и нашим практикантам было понятно. А вы, молодые люди, не стесняйтесь, задавайте вопросы, предполагайте.
— Есть докладывать по порядку. Значит так… — Петя машинально полез в карман, вытащил жестяную коробочку с монпасье, но тут же спохватился, быстро спрятал ее.
— «Нет, все-таки он растяпа, неорганизованный какой-то», — подумала Рая и посмотрела на своих товарищей. Миша улыбнулся и подмигнул ей так, будто понял ее мысль. Борис продолжал небрежно вертеть в руках цепочку, но его красивое лицо показалось Рае напряженным; он все поглядывал на фотографию, лежащую на столе.
Петя тоже посмотрел на эту фотографию.
— Значит, так. Гражданку мы аккуратненько проводили до ее дома. Ну, в жилконторе выяснили, что она — Майковская Елена Игнатьевна, тридцати лет, незамужняя, работает в районной поликлинике рентгенотехником…
— Ага! — воскликнула Рая. — Оттуда и сырье для пластинок.
Данилов взглянул на девушку, кивнул одобритель но, и она вся зарделась от удовольствия. А Петя продолжал:
— Проживает Майковская в коммунальной двухкомнатной квартире. Ее сосед — тоже холостяк, радиоинженер по специальности.
— Все понятно! — воскликнула Рая и даже хлопнула в ладоши. — Сосед и производит запись.
— На этот раз не угадали, — спокойно сказал Петя. — Этот сосед находится в отъезде второй год, в Арктике работает. Его комната опечатана, и ключи сданы в жилконтору.
— Так, — сказал Данилов и выпустил облако табачного дыма. — Увертюра закончена, надо поднимать занавес. Какие будут версии? Кто хочет?
Рая сейчас же подняла руку и привстала, словно школьница.
— Нет, подожди, — сказал Миша. — Ты и так уж достаточно высказывалась. Разрешите мне, товарищ подполковник?
— Пожалуйста.
— Версия напрашивается сама собою, — сказал Миша. — Существует некто Икс — ну, скажем, сердечный дружок этой гражданки или, может, не дружок, это не имеет значения, — который и является душою фирмы. Уж если он такой специалист, что умеет обращаться со сложной звукозаписывающей аппаратурой, так для него, я думаю, не составит труда отлепить сургучовую печать и подобрать ключи к комнате. Туда он поместил свою аппаратуру и там производит запись. Настряпает партию пластинок и прилепит печать на место. Удобно и вполне безопасно. Все шито-крыто. Возможен также и другой вариант: никакого Икса нет; скорее всего, Майковская сама производит запись в комнате отсутствующего соседа. Все-таки она — рентгенотехник.