Группа Ф. М. Кирильченко вылетела за линию фронта в ночь с 16 на 17 апреля 1943 года. Наутро она приземлилась в 12 километрах от Ананьевки, близ сел Новокаменка и Трифоновка. Рацию закопали, а с ней еще некоторые вещи, в том числе и фотографию сына старика Разгонова. Пролежали среди бурьяна до вечера. А вечером вышли на дорогу. Неподалеку стоял трактор. Подошли. Тракторист спал. Разбудили.
— Кто такие? — спросил молодой парень.
— С поля, друг, идем.
— Что еще пытать будете? — насторожился парень.
— Много ли в селах немцев? Можно ли найти приют?
— А вы кто такие?
— Мы муж и жена, — сказал Кирильченко, указывая на Марию Бурлаченко, — вот вместе с товарищем освободились из плена. Он живет в Березнеговатом, а я в Николаеве. Что еще треба?
Видимо, парень смекнул, что неспроста его расспрашивают незнакомые люди. Рассказал все, как есть.
И вдруг — конский топот, скрип колес, немецкая речь. Обоз. Разведчики приготовили пистолеты.
— Кто такие? — спросили с первой подводы.
— Трактор охраняем, — отозвался тракторист.
Обоз пошел дальше.
— Странно, — сказал Кирильченко, когда скрылась последняя подвода, — все в штатском, а говорят по-немецки.
— Чуют фашисты свою погибель, — пояснил тракторист, — вот и перевозят своих подальше, на запад.
Феофан Михайлович достал пачку папирос.
— Московские? — изумился тракторист.
— Кури.
Все закурили.
— Ну что ж, — сказал парень, — пишлы до моей хаты.
Так у разведчиков появилась первая крыша над головой. На следующую ночь Кирильченко с товарищем пробрались в Ананьевку. Постучали в дом, где жил отец Василия Терентьевича Разгонова с семьей. Дверь открыла его жена.
— Вам кого?
— Нам Разгонова Терентия Фомича.
Появился Терентий Фомич:
— Кто такие, что треба?
— С Трифоновки мы.
— С Трифоновки, говорите? Нет, хлопцы, таких розовощеких и чистых там нет. Давно тут живу. Всех знаю.
Тогда Кирильченко сказал:
— Мы от вашего Василия.
Старший Разгонов недоверчиво спросил:
— Чем докажете, что от Василя?
Рассказали, что минувшей ночью сын Терентия Фомича сопровождал их до места высадки, для пароля дал свою фотографию, они ее закопали ночью в степи вместе с рацией, а когда доставали рацию, карточку не нашли.
— Ладно, — сказал Разгонов, — зараз мы вас спытаем. Он прошел в горницу и принес несколько фотографий.
— Где Василий?
Разведчики сразу указали.
— Теперь верю, — сказал Терентий Фомич, — что от Василя. Не буду допытываться, чего прибыли. Мой дом — ваш дом. И хлеб наш — ваш хлеб, хотя его не густо. Делайте дело свое. Только осторожно. Хотя немцев в селе нема, но в Новокаменке и Трифоновке они есть, оттуда и в Ананьевку наезжают.
Наутро Терентий Фомич пошел к старосте, попросил подводу сушняка и дров привезти. На этой подводе и доставил он Марию Бурлаченко с радиостанцией.
Радиостанцию установили на чердаке, в одной из комнат поселились разведчики. Хоть и тесновато стало семье Разгоновых — кроме жены Ульяны Анисимовны были у старика еще две малолетние дочери Вера и Таисия, совсем маленький сын Володя, — но, как говорят, в тесноте да не в обиде. Еще один сын Терентия Фомича — Андрей был на фронте.
В Украинский штаб партизанского движения и в штаб партизанского движения Юго-Западного фронта регулярно стали поступать радиограммы от разведгруппы Ф. М. Кирильченко. В самой Ананьевке и во многих селах вокруг нее, в различных населенных пунктах по берегу Днепра, в Николаеве у разведчиков появилось множество помощников — советских патриотов, рисковавших жизнью, благополучием своих родных и близких, но вносивших свой посильный вклад в борьбу с ненавистным врагом. В Ананьевке активно помогали разведчикам местные жители. Особенно важную роль играл Дмитрий Федорович Козорез. К нему главным образом приходили связные и, назвав пароль (мужчины спрашивали: «Где можно купить местного табаку?», а женщины: «Где достать сушеных вишен или лука?»), передавали необходимые сведения для Ф. М. Кирильченко. Сами разведчики тожё обзавелись необходимыми документами и не сидели на месте. Феофан Михайлович часто бывал в Николаеве, его товарищ в Березнеговатом и других селах. На месте оставалась лишь Мария Бурлаченко — «Акация», которая дважды в сутки почти ежедневно выходила на связь: в 10 утра с Москвой, с УШПД, в 2 часа дня — со штабом партизанского движения фронта…
От группы Ф. М. Кирильченко поступали исключительно ценные сведения. Но однажды — это было 10 июня 1943 года — рация Марии Бурлаченко замолчала. Не зная, что случилось, мы ждали знакомых сигналов. Однако проходил день за днем, «Акация» в эфире не появлялась.