При всем разнообразии индивидуальных талантов командная работа у них не ладилась. Такахаси держался покровительственно, отстраненно, будто все время делал мысленные заметки о поведении каждого члена экипажа и сравнивал их с гипотетическими предельными значениями биологической и микросоциальной дезорганизации. Кейн не сомневался, что по всем показателям он худший. Может, это и паранойя, но переубедить себя не получалось.
Лене миссия казалась очередным отрезком безделья длиной в девять месяцев после пяти лет тщетных попыток возобновить практику. Она первой потеряла интерес к рекомендованному НАСА режиму тренировок и симуляций; настроение у нее прыгало непредсказуемо, хотя и в узком спектре эмоций. А что не менялось после того инцидента на раннем этапе полета, так это недоверие и страх перед Кейном.
Если кто-то и мог скрепить их в команду, так это Риз. Даже Такахаси поначалу относился к нему с некоторым трепетом. Они все помнили, как Риз водружал американский флаг на Марсе, в те годы, когда еще существовала Америка, когда Марс был для всех важен, пускай и только потому, что русские первыми до него добрались.
Воспомнания Кейна были ярче, чем у остальных: подростком он проводил выходные в Космическом центре имени Линдона Джонсона, а Морган, пользуясь привилегиями крупнейшего правительственного контрактора, устраивал ему туры в тренировочном шаттле, давал посидеть в переднем ряду ЦУПа и водил на обеды в столовую для астронавтов. Риз в те годы казался не человеком, но кем-то большим: трансцендентным существом, физически посетившим иной мир.
Поэтому Кейн ожидал от него каких-то претензий на духовное лидерство, рассматривал как моральный столп экспедиции. Этого так и не случилось. Девять месяцев полета Риз практически не вылезал из треугольной каюты, паря там в позе лотоса и едва касаясь колен сложенными в кружки большими и указательными пальцами. О том, что побудило его вернуться на Марс в шестидесятилетнем возрасте, рискуя жизнью при торможении об атмосферу на антикварном корабле НАСА, Риз не говорил, хотя ясно было, что к Моргану он не питает никакой привязанности.
Личные же мотивы самого Кейна почти так же трудно поддавались формализации. В какой-то момент участие в марсианской экспедиции виделось ему очевидным шагом по карьерной лестнице, театральным жестом, призванным возвратить утраченную на войне живость. Время было выбрано адекватно; он не женат, ни с кем не флиртует, у врачей претензий нет, а должность в департаменте трудовых отношений «Палсистемс» — практически синекура.
Теперь же ему казалось, что он совершил ошибку, допустил дорогостоящий просчет, отдаливший его от линии бизнес-фронта, чреватый профессиональным или даже буквальным самоубийством.
Все началось в Северной Африке; ранение в голову прочертило резкую линию между естественным, очевидным направлением жизни и тем, что происходило дальше. Врачи говорили, он радоваться должен, что вообще выжил, а головные боли, слабость и периодические нарушения моторики — пустяшные побочные эффекты поражения мозга, которое в обычных обстоятельствах фатально. Он месяц валялся без сознания, а потом еще год приходил в себя на койке личной палаты госпиталя «Палсистемс».
Чего он не мог постичь, так это внезапной атрофии амбиций, неспособности возвратиться на привычный по высшим эшелонам корпоративной власти уровень драйва и желания. Интеллект Кейна не пострадал, память осталась идеальной — порою устрашающе точной. Однако на протяжении трех следующих лет он медлил, принимая даже простейшие решения, не мог нормально сфокусироваться, впадая в ступор при мысли о бесконечной цепочке последствий.
Морган постепенно утрачивал к нему интерес, становился холоден, равнодушен, замыкался в себе. До войны и ранения выпадали моменты, краткие мгновения, когда Кейну казалось, что в глазах Моргана мелькает страх перед тем, в кого превращался Кейн, перед его растущим влиянием в Корпорации, перед физической мощью и компетентностью, которые Кейн развил после базового курса подготовки.
Теперь все изменилось. Когда Морган впервые предложил отправить миссию на Марс, прозвучало это скорей рассеянно, словно реакция Кейна его не слишком заботила. Во второй раз Кейн сам поднял этот вопрос и продавил решение.
И поглядите, думал он, куда меня это завело. Лежу, спеленутый по рукам и ногам, комок обнаженных нервов и подавляемых боевых рефлексов, и понимаю, что если работоспособный модуль отыскать не получится, если придется развернуться и начать новое путешествие без горизонтов и направлений, без конца и края, то я сломаюсь первым.