И тем не менее в работе полкового бюро, особенно на первых порах, допускались ошибки. Как-то меня пригласил командир полка Додогорский. Выслушав мои первые впечатления о состоянии комсомольской работы и о том, чем занимается полковое бюро и актив подразделений, он поинтересовался, где я был в тот день и что делал.
— Был в роте у Сахно.
— Как идут дела у пулеметчиков?
— Ничего… Народ боевой.
— В блиндаж второго взвода заходили?
— Да.
— Как там живут?
— Хорошо.
Я чувствовал, что мои односложные ответы явно не удовлетворяли командира.
— Многое вы не видели, хотя и были в роте, — с горечью сказал он. — Грязь непролазную в ячейках у пулеметчиков и ту не заметили. Я уж не говорю о том, что у них амбразуры травой заросли.
Додогорский встал и, сутулясь, прошелся по блиндажу.
— По-вашему, бойцы второго взвода живут хорошо, а по-моему — отвратительно. Хотел бы я посмотреть, как вы чувствовали бы себя после сна на нарах, покрытых перетертой соломой. Ведь это же черт знает что! Я понимаю, людям надоело сидеть в обороне, они ждут не дождутся приказа о наступлении. Но наступать, видимо, рано, и мы должны заботиться, чтобы в условиях обороны бойцы жили как следует, воспитывать их, если хотите, прививать им культуру окопной жизни. Понимаете? И для комсомола тут непочатый край работы.
Подполковник вплотную подошел ко мне и спросил:
— Видели винтовку у ефрейтора Кольцова? Нет? Да из нее стрелять нельзя!
— Так он же, кажется, не комсомолец, — попытался я оправдаться.
— Вот как! — изумился командир. — Коль боец не комсомолец, значит, его отношение к службе вас не беспокоит? Нет, так дело не пойдет. Вы обязаны, понимаете — обязаны оказывать свое комсомольское влияние на всех. Почему никто из комсомольцев не повлиял на Кольцова, почему не продернули его в боевом листке? Учтите это. С командиром роты беседовали?
— Нет. Не успел…
— Это как же так? Был в роте, а командира обошел!
Долго продолжалась наша беседа. Уйдя от командира полка, я о многом думал и отчетливее увидел свои промахи и ошибки. Особенно запомнились его последние слова: «Вы — полковой руководитель комсомола, а коль так, надо ко всему присматриваться зорче и не только видеть недостатки, но и поднимать комсомольцев на устранение их».
Вечером ко мне пришел комсорг батальона Мурат Экажев. Поговорив о делах, которые его волновали, я рассказал ему о замечаниях и указаниях командира полка.
— Завтра поставим эти вопросы на собрании комсомольского актива, посвященном подготовке к приему нового пополнения, — сказал Мурат.
— А командир батальона и замполит знают об этом собрании?
— Еще не докладывал, — ответил он.
— Значит, решил действовать самостоятельно? Соберешь актив, а командир уверен, что люди находятся на своих местах. Как же так? Что будет, если гитлеровцы в это время сделают вылазку? И потом, разве можно проводить какое-то мероприятие без участия командира? У него наверняка есть полезные мысли, соображения, советы.
Экажев признал, что допустил оплошность, и обещал немедленно ее исправить. Но как работают руководители других комсомольских организаций, связаны ли они с командирами, советуются ли с ними?
Я побывал на комсомольских собраниях в роте автоматчиков, у артиллеристов. Разговаривая с комсомольскими активистами, старался выяснить, где они жили и работали до войны, давно ли на фронте, где воевали, полагая, что этого достаточно для изучения людей. Но изучение людей, как я в том скоро убедился, — задача куда более сложная. Однажды Василий Федорович Буланов спросил мое мнение о члене комсомольского бюро батальона Степане Головко. Я обратил на него внимание еще в первый день пребывания в полку на НП во время допроса гитлеровского офицера. Потом мы встречались еще несколько раз, беседовали по выработавшемуся у меня шаблону: где жил до службы в армии, давно ли на фронте. Кроме этих данных знал еще, что Степан хорошо играет на гармошке. А майора интересовало другое: можно ли назначить Головко командиром отделения?
— Право, не знаю. Сразу трудно сказать, — ответил я.
— А знаете, за что он награжден медалью «За отвагу»? — допытывался майор.
— К сожалению, не знаю, упустил эту деталь.
— Деталь! Нет, это не деталь. Это, если хотите, боевая характеристика военного человека, оценка его заслуг перед Родиной, символ героизма.
Что я мог ответить на это? Конечно, майор был тысячу раз прав — людей надо изучать более обстоятельно, интересоваться не только тем, где они родились и выросли, давно ли воюют. Надо сходиться с ними ближе, узнавать, как они воюют, что думают, как ведут себя среди товарищей.