Вспоминается капитан Виктор Носухин — помощник начальника штаба полка по оперативной работе. Он во всем отличался аккуратностью, предельной точностью и творческим задором. С Виктором у меня сложилась крепкая фронтовая дружба. Я встречался с ним не только в штабе, но и на огневых позициях, в траншеях среди бойцов. В одну из встреч мы разговорились о командирском авторитете, взаимоотношениях, которые складываются между начальником и подчиненными. И я спросил Виктора, что он знает о нашем командире полка, его биографии.
— Кроме общих анкетных данных, ничего, — признался капитан.
Немного подумав, Виктор уже настаивал:
— Попроси командира рассказать о себе офицерам штаба. Я бы сам попросил, да мне неудобно, а ты комсорг…
Не скрою, сделать это было нелегко. Ведь в мои лейтенантские годы командир полка казался мне самым главным начальником. Я обычно имел дело с замполитом, чаще с парторгом — прежде всего он был моим старшим товарищем и советчиком. Может быть, потому, что мы жили в одном блиндаже. Вот и на этот раз я поделился с Владимиром Григорьевичем своим раздумьями.
— А ведь идея-то стоящая, — заметил Елин. И он, накинув плащ-палатку, вышел из блиндажа, предупредив, чтобы я никуда не уходил, отдыхал.
Парторг вернулся лишь к утру. Желая помочь товарищу, он забывал о сне.
Позже комсорги рот мне рассказали, что Елин интересовался, знают ли они биографии своих командиров рот, взводов, отделений. Потом он побывал у командира полка. Не знаю, чем закончилась их беседа, но только на состоявшемся вскоре собраний комсомольского актива полка подполковник Додогорский, кивая головой в сторону, где на ящиках из-под патрон сидели парторг и я, в конце своей речи заметил:
— Тут некоторые товарищи моей фамилией и родословной интересуются. Что ж, расскажу. Предок мой был вывезен графиней Паниной из грузинского местечка Дудогори. От деда я это слышал. Нашу крепостную родословную никто не составлял и ни в какие книги не записывал. Поди проверь теперь. Деда в Яропольце, что под Волоколамском, все звали Дудогором, а отсюда и Додогор ские пошли. Знаю только одно: от Паниной попал наш предок в Ярополец — в имение графа Чернышева. То ли подарен был, то ли продан — об этом документа нет. Но вот что примечательно: генерал-фельдмаршал Захар Григорьевич Чернышев со своим корпусом в 1760 году, во время Семилетней войны, Берлин взял и был его комендантом. Тогда в Ярополец и ключи от Берлина привезли. Так что наше село уже «шефствовало» над Берлином.
Петр Викторович снял фуражку, разгладил ладонью волосы и продолжал:
— Придем в Берлин — и снова кто-то из соотечественников станет комендантом. Как знать, быть может, наш Ярополец продолжит традицию по части комендантского обеспечения… Так и передайте бойцам: кто дойдет до Берлина, пусть меня там разыскивает…
Сказано это вроде бы в шутку. Но слова Петра Викторовича и в самом деле оказались пророческими. В сорок пятом он был назначен начальником комендантского управления земли Тюрингия, потом — комендантом Магдебурга, а в сорок шестом — заместителем коменданта Берлина.
…Я вошел в блиндаж командира. Топилась печурка, на бревенчатых нарах расстелена плащ-палатка, у изголовья — набитая сеном подушка.
— Садись чай пить, — сказал Петр Викторович, — настоящий грузинский заварен.
Мы пили чай с ржаными сухарями, беседуя о снайперах, пропаганде боевого опыта, повышении роли сержантов… А потом снова заговорили о далеком прошлом, о походе русских войск на Запад в Семилетнюю войну, о Яропольце, жизни этого города в годы Советской власти.
— Будешь в моих родных краях, — сказал Додогорский, — непременно загляни в Волоколамский музей. Старичок, директор музея, многое порасскажет о Яропольце. О том, как приезжал туда Владимир Ильич Ленин с Надеждой Константиновной Крупской, как зажигались первые электрические лампочки. Походи, походи по земле Ярополецкой, по ламским берегам, посмотришь, какие электростанции в то время строились.
Мы, конечно, понимали, что противник по-прежнему был сильным и коварным. На какие только ухищрения он ни шел! Совершал обманные передвижения, выставлял минные поля, засады… При отступлении подбрасывал всякого рода «сюрпризы», замаскированные дерном с белорозовой брусникой. Малейшая неосторожность — и дело оборачивалось самым ужасным образом. Внимательность, чутье у наших бойцов развивалось с первого дня пребывания на передовой. Но вот стоило подразделению выйти в тыл дивизии на отдых или на переформирование, как бдительность притуплялась. Да и на передовой случалось, что человека, незнакомого по роте, но одетого в военную форму, пропускали от ячейки к ячейке, не спрашивая пароля.