Теперь перед участком фронта, где держал оборону наш полк, действовала 113-я пехотная дивизия противника, недавно прибывшая из Франции.
Командование нашей 31-й армии, учитывая, что противник имеет полную штатную численность солдат и офицеров, хорошо вооружен и занимает широко разветвленную сеть оборонительных сооружений, большое внимание уделяло подготовке штурмовых групп.
…Я только что возвратился с передовой, где проходило заседание комсомольского бюро. На нем мы заслушали сообщение комсорга второго батальона младшего лейтенанта Анатолия Горецкого о работе по подготовке к наступлению.
Комсомольская организация подразделения работала целеустремленно, настойчиво. Горецкий и комсорги рот, опираясь на актив, немало сделали для воспитания у молодежи наступательного порыва. Командиры подразделений отмечали умелые действия и старательность многих комсомольцев при преодолении оборонительных сооружений. В блиндажах и траншеях в последнее время чаще, чем раньше, проводились беседы о том, с каким огромным нетерпением ждут советские люди разгрома и изгнания врага из пределов нашей Родины, о героях наступательных боев. Очень хорошо, что у воинов батальона, как, впрочем, и всего полка, нет шапкозакидательских настроений. Все знают: враг еще силен и предстоящие бои будут тяжелыми. Но нет и пессимизма. До заседания бюро я три дня провел в батальоне, беседовал с активом, с комсомольцами. Все верят — враг будет разбит, победа будет за нами. В общем, накал хороший, настроение боевое.
Размышляя об этом, я не заметил, как распахнулась плащ-палатка, закрывавшая вход в землянку.
— Вас вызывает командир полка, — доложил связной.
В тесном, пахнущем сыростью блиндаже находились командиры батальонов, офицеры штаба. Подполковник Додогорский заметно волновался. Первые его слова: «Товарищи, завтра начинаем» — были встречены оживлением, радостными возгласами.
Петр Викторович подошел к карте.
— Два года укрепляли фашисты подступы к Ярцеву. Как видите, они оборудовали три крупных узла сопротивления, — водя указкой, говорил Додогорский. — Между этими узлами и городом — пять рядов проволочных заграждений, прикрытых минными полями. Противник вынес передний край своей обороны на пятнадцать километров к востоку от Ярцева, превратил деревни в опорные пункты, поддерживающие между собой огневую связь.
После ознакомления офицеров с обстановкой командир полка отдал предварительные распоряжения о наступлении. Далее он указал, что в оставшиеся до наступления часы надо напомнить всем воинам об их ответственности перед Родиной и народом за разгром врага, призвать к подвигам во имя Отечества.
— Мы стоим на рубежах, преграждающих врагу путь к сердцу нашей страны. За нами — Москва. Впереди — Смоленщина и Белоруссия. Ни одного шага назад! Только вперед, только на запад! — Додогорский, сосредоточенно оглядев присутствующих, в заключение сказал: — Стремление уничтожить врага и успешно выполнить задачу должно быть девизом во всех ваших действиях. Уверен, что каждый из вас будет действовать смело, инициативно и решительно, использует все силы и возможности для выполнения своего долга. По местам, товарищи!
В тот день я пообещал Вере Лидванской присутствовать на комсомольском собрании санитарной роты, но после совещания у командира полка хотелось отправиться в первый батальон, который должен был прорывать оборону гитлеровцев. Однако Василий Федорович, которому я сказал о своем намерении, решил по-иному.
— Вот и хорошо, что обещал быть в санроте. Я собирался именно туда тебя и направить. В батальоны пойдем мы с парторгом. А ты действуй по своему плану. Выступи на собрании, расскажи о предстоящих событиях, посмотри, все ли там готово к наступлению.
У входа в дом, где располагалась санитарная рота, висела немецкая каска, а рядом с ней, на одной из перекладин забора, торчал небольшой железный прут. И прежде чем переступить порог дома, каждый пришедший из «мужского сословия» должен был дать сигнал — оповестить хозяек дома о своем визите. Таков уж неписаный закон, который строго соблюдался всеми — от бойца до командира полка. Я трижды ударил прутом о каску, но на мой сигнал никто не выходил.
— Никого там нет, зря стучишься, — послышался за спиной голос. Я оглянулся. В пяти шагах стояла, согнувшись под тяжелой ношей свежего камыша, Тося Михайловская, «полковой доктор», как называли ее бойцы.