Утром 28 сентября 1943 года, перерезав автомагистраль Москва — Минск, полк остановился в небольшом леске. Бойцы получили возможность немного отдохнуть, а главное — обогреться у костров, посушить шинели, переобуться.
Мы с заместителем комбата по политчасти капитаном Петром Кузьмичом Згоржельским разместились под развесистой елью. Рядовой Алеша Васюков пытался разжечь костер. Подошли саперы. Среди них инженер полка старший лейтенант Михаил Сорокин, его помощник — старший лейтенант Лукин. Здесь же оказался и автоматчик Степан Головко. Свалив с плеч тяжелый вещмешок, он объявил:
— В мешке картошка.
— Вот будет пир! — воскликнул Васюков и, накинув на себя плащ-палатку, принялся высекать из кремня искру. Задымил фитиль. Раздувая его, Алеша достал из кармана гимнастерки припасенный кусочек сухого мха. Вскоре заиграл светлячком огонек, и пламя жадно охватило смоляные сучья. Вокруг костра мы уселись тесной стайкой. Никто из нас уже трое суток не ел горячего, и теперь мы предвкушали аромат печеной картошки.
Алеша принес еще охапку валежника и только хотел подбросить в костер, как раздалась команда:
— По щелям!
Сделав рывок, я устремился за Згоржельским и тут же упал плашмя на него в полуразвалившейся траншее. На меня всем телом навалился Алеша. Взрывная волна больно отозвалась в висках.
— Вы живы, товарищ лейтенант? — спросил Алеша.
Прихрамывая, я встал из траншеи. Поднялся и Петр Кузьмич. Перед нами предстала жуткая картина. На том месте, где только что потрескивал костер, зияла воронка. У срезанной осколком ели, истекая кровью, лежал Сорокин. Рядом с ним — два сапера.
Никто не мог предположить, что вражеский самолет-пикировщик точно угодит бомбой в костер. Мы потеряли трех товарищей, шестеро ранено. А что же с Алешей?
Спинка его шинели, прошитая осколками, представляла собой мелкие лохмотья. Вещмешок, словно срезанный бритвой и отброшенный силой взрыва, мерно покачивался на кустах ивняка. На теле же бойца ни одной царапины. Счастье? Может быть.
Надо ли говорить, что мы с капитаном Згоржельским испытывали чувство искренней признательности к Алеше Васюкову: так или иначе, он прикрыл нас от смертельной опасности. В момент, когда послышалось завывание авиабомбы, ближе к Васюкову была другая, более глубокая траншея, но он почему-то прыгнул не в нее, а в нашу. Будто предвидел, что окажется нам полезным. Мы размышляли, как оценить его поступок. И неожиданно получили ответ из уст рядового Садыкова, который оказался раненным осколком в левую руку: «Сам погибай, а товарища выручай!» — сказал он. В этих золотых суворовских словах был весь Алеша.
Мы вышли к деревне Ермаки. Несколько попыток взять ее с ходу не увенчались успехом. Оседлав дорогу Белей — Ермаки и отбив очередную контратаку, подразделения закрепились на исходных рубежах.
Крепким орешком оказалась оборона противника, но ее нужно было во что бы то ни стало сломить. На подступах к деревне гитлеровцы построили дзоты, укрепили каждый дом, установив в подвалах, связанных ходами сообщения, пулеметы. Под губительным огнем противника рота старшего лейтенанта Сахно залегла почти на открытой местности. Вот где пригодились лопаты, к которым в период обороны кое-кто относился как к лишней обузе, и навыки самоокапывания. Сахно расположился в небольшом овраге. Почти у его ног журчал ручей. Только тут он почувствовал, как хочет пить, но фляга оказалась пустой. Ординарец взял ее из рук офицера и, припадая к земле, спустился к ручью, но в тот же миг раздался оглушительный взрыв. Воздушная волна отбросила Сахно в сторону. Поднимаясь, он увидел бежавших к нему бойцов.
— Ложись! — властно крикнул он. — Мины…
Бойцы залегли. Полагая, что с ротным произошло несчастье, я осторожно подполз к нему.
— А, комсорг! — проговорил он. — Ничего, только тряхнуло.
Вместе со мной приполз сюда ординарец комбата и передал ротному записку. В записке — приказание командира полка: «Ни шагу назад, дождаться темноты и использовать ее для подготовки наступления».
…Член комсомольского бюро батальона сержант Степан Головко и рядовой Иван Кольцов лежали в свежевырытом окопчике. Осенний ветер яростно хлестал им в лицо. Командир роты распорядился разведать огневую систему врага. От выполнения задания зависела жизнь многих бойцов, освобождение еще одной деревни.
Под прикрытием темноты Головко и Кольцов, плотно прижимаясь к земле, поползли к окраине деревни. Гитлеровцы ничем не обнаруживали себя. Казалось, они ушли отсюда. Так и хотелось встать и крикнуть своим: «Противника в деревне нет!» Но Степан знал коварные повадки врага.