Стояла непривычная тишина. Я остался один среди этого безмолвия. Но вот где-то в стороне, среди звезд, мерцающих в прогалинах темных облаков, донесся мерный рокот У-2, и цепочки трассирующих пуль веером рассыпались по небу. Затем раздался приглушенный взрыв.
Я чувствовал за собой какую-то вину и не мог понять, что же меня гнетет. Письмо? Да, письмо жены Чугунова легло тяжелым камнем на сердце. А каково Чугунову? Нет, не стоило идти ему сегодня в разведку. Почему я вовремя не доложил о случившемся Соловьеву? Майор разобрался бы что к чему, и вместо Чугунова мог пойти в разведку другой офицер.
…Командир полка в эту ночь не сомкнул глаз. Все было готово к атаке. Не хватало только данных, которые должна раздобыть разведгруппа Чугунова. Полковник Додогорский несколько раз звонил в батальон, спрашивал, как ведет себя противник. За нейтральной было тихо. Это означало, что разведка идет успешно.
В полночь повалил снег. Справа от позиций нашего полка одна за другой взлетели в небо красные ракеты. Видимо, там тоже кто-то из советских разведчиков прощупывал оборону противника.
Между тем разведка шла своим чередом. В то время как на правом фланге взвился фейерверк ракет, группа захвата ворвалась во вражескую траншею. Пробежав по ней несколько метров, Чубенко и Сметанин наткнулись на вход в блиндаж. В нем никого не оказалось; на полу в беспорядке валялись какие-то документы, карта, хлеб, котелки. Взяв карту и документы, разведчики пошли по траншее. Обнаружили телефонный провод, перерезали его и устроили засаду. Не прошло и десяти минут, как послышались шаги. Это шли вражеские связисты, отыскивая обрыв линии. Когда они поравнялись с засадой, Чугунов с двумя разведчиками выскочил из траншеи и отрезал гитлеровцам путь отхода. Одновременно Чубенко навалился всей тяжестью на коренастого связиста. Сметанин несколько замешкался, и второй фашист успел выпустить очередь из автомата. Чугунов, раненный, упал на снег. Сметанин кошкой прыгнул на плечи стрелявшего и с силой вонзил под лопатку нож.
В траншеях противника начался переполох. «Язык» был взят. Разведчики стали отходить. Двое из них бережно несли на шинели своего командира.
Пленный показал на карте расположение пулеметов и минометов, рассказал, где находятся минные поля, дал сведения о численности и расположении подразделений. Гитлеровцы стали словоохотливее.
И вот заговорил «бог войны». Наша артиллерия била по огневым точкам противника. Подразделения полка пошли в атаку. Натиск был настолько стремителен, что за полчаса гарнизон гитлеровцев, находившийся в деревне Волосово, был разгромлен наголову. Наш плацдарм на Лучессе стал шире и глубже. Полк поспешно зарывался в мерзлую землю, чтобы подготовиться и выждать время для нового рывка вперед, на запад.
…В полку никто не слышал, когда передавали по радио наше письмо девушкам-москвичкам. О том, что его читали по радио, мы догадались по потоку писем, хлынувшему в полк. Нам писали не только из Москвы, но и с Урала, из Сибири, Казахстана и даже с Дальнего Востока. Были и коллективные послания — от заводских и фабричных девчат, ремесленников, школьников. Все они желали бойцам богатырского здоровья, удачи. Девушки сообщали о своей жизни, работе, просили писать. Разведчики ответили на первые письма, но, когда полковой почтальон Лукич принес сразу больше ста писем, стали в тупик. На другой день Лукич принес еще две полные сумки и, скидывая их с натруженных плеч, как бы невзначай проронил:
— Тяжела ноша, но приятна. Вся Россия с нами.
Золотые слова сказал Лукич. Их подхватили комсомольские активисты, парторги, командиры и политработники подразделений:
«Вся Россия с нами!» — это ли не тема для большого разговора с людьми. И такие беседы вскоре состоялись во всех подразделениях.
Мы решили раздать письма бойцам других подразделений, чтобы они ответили нашим корреспонденткам. Кроме того, послали еще одно коллективное письмо на радио, в котором сообщили о последних наступательных боях и выразили благодарность девушкам, приславшим письма.
В письме, доставшемся Мише Чубенко, оказался небольшой синий платочек, а на нем голубыми нитками было вышито: «Храни до встречи». Обратный адрес письма напомнил ему родную Мытную улицу в Москве. Нет, девушку он не знал, но дом, где она жила, помнил. В этот же день он написал ей ответ, а через неделю получил от незнакомки второе письмо. Так началась их переписка. Чубенко все больше и больше проникался уважением к девушке и, если долго не было писем, беспокоился, справлялся у почтальона, не затерял ли он их. «Это исключено», — отвечал почтальон. Когда же в его руках была весточка для Чубенко, говорил: «Вот, получай. От твоей Людмилы. Читай, да не забудь ответить». Напоминание было излишним.