По обочинам медленно тянулись груженные домашним скарбом повозки местных жителей. На повозках — белые флаги. Шли в тыл и колонны пленных, конвоируемые двумя-тремя автоматчиками. Многие пленные немцы, еще недавно мечтавшие о покорении всего мира, стыдливо прятали глаза от взоров своих соотечественников.
Короткий привал. Софроныч раздавал солдатам пищу. Рядом с ним на фанерном листе, прибитом к дереву, красовался плакат, на котором было написано: «До Берлина — 20 километров». Бойцы переобувались, наскоро ели, курили.
Неподалеку остановился фургон с поломанным колесом. Старик немец сошел с этой колымаги и опустился на землю, обхватил руками седую голову. За его спину спряталась белокурая девочка.
Вокруг фургона собралась группа бойцов. Осматривая сломанное колесо, они перебрасывались репликами.
— Да, на таком транспорте далеко не уедешь.
— И поделом!
— Старик ведь. Поди, плачет.
— Жалостливый какой нашелся. Попался бы в их лапы твой отец…
К старику стали подходить женщины-немки. Капитан Чугунов (это звание он получил незадолго до наступления), о бращаясь к ним, спросил на немецком:
— Издалека?
Одна из них ответила:
— Сто километров отсюда.
— Почему убежали?
— Нам говорили, что русские всех расстреляют, сошлют в Сибирь.
Когда Чугунов перевел этот ответ, кто-то из бойцов крикнул:
— Нужны вы там!
— Война проиграна, все пошло прахом, — сокрушался старик. — Скажите, что теперь с нами будет?
Чугунов решительно заявил, что немцы должны честным трудом и содействием в полном искоренении фашизма восстановить доверие к своей нации.
— А насчет Сибири не беспокойтесь — путь туда для вас закрыт, — сказал капитан и, подумав, добавил: — Разве что на экскурсию когда-нибудь приедете.
Девочка большими круглыми глазами жадно глядела на бойца, достающего из вещмешка хлеб и сало.
— Что, есть хочешь? На, бери… Не понимаешь? — спросил он, протягивая ей кусок хлеба с салом.
Дрожащими руками она взяла еду. Разделила хлеб на три части. Одну отдала старику.
Осматривая повозку, Федор Аниканов заглянул за полог. Там сидело несколько женщин. Увидев его, они вскрикнули.
— Да не бойтесь, — ободряюще проговорил он. Женщины переглянулись.
— Тоже, наверное, есть хотят, — проговорил Чугунов. — А ну-ка, Софроныч, дай им русских щей — пусть попробуют!
— Вроде бы не за что, — ворчал повар, но все же наполнил несколько котелков.
Женщины осмелели. Достав из чемоданов ложки, маленькие салфетки, они слезли с фургона. Осторожно начали есть. Опустошив котелки, они вспомнили, что в фургоне осталась больная. Ей помогли спуститься на землю. Тяжело дыша, женщина села на траву.
Конечно, каждая из этих женщин провожала воевать против нашего народа кого-нибудь из своих близких — мужа, брата, сына. Знают ли они, какое несчастье причинили гитлеровцы советским людям, знают ли, как зверствовали фашисты на нашей земле? Многое, очень многое могли бы сказать этим женщинам наши воины. Но нужно ли это говорить? Поймут ли их слова перепуганные женщины?.. Аниканов поправил на груди автомат и отошел в сторону. Отошли и другие бойцы.
…Юго-восточнее Берлина в крепких тисках оказалась большая группировка немецко-фашистских войск. Вот уже несколько суток части нашей армии вели бои по ее уничтожению. Враг дрался упорно, хотя в его рядах едва ли кто-нибудь строил иллюзии относительно исхода войны.
Взятый в плен немецкий солдат Беренбад показал, что воля к сопротивлению у основной массы солдат сломлена, только эсэсовцы, угрожая расстрелом, заставляют удерживать занимаемые рубежи. В найденном дневнике немецкого лейтенанта мы прочитали: «Даже офицеры уже открыто говорят, что лишь чудо может спасти нас от катастрофы. Но разве катастрофа не является уже фактом?» В эти дни нашими разведчиками был перехвачен приказ командиру отдельной немецкой бригады штурмовых орудий. Он гласил: «Если пехота будет отступать, стреляйте по ней осколочными снарядами».
Деморализованный и потерявший всякую надежду вырваться из котла, противник к полудню 29 апреля начал группами сдаваться в плен. Сжимая кольцо окружения, наша дивизия вышла на рубеж Гросс Мюле — Херисдорф, тем самым закончив совместно с другими частями разгром крупной группировки врага. 30 апреля дивизией было взято 106 орудий разных калибров, более полутора тысяч винтовок и автоматов, около десяти тысяч снарядов и мин, свыше тысячи автомашин с военным имуществом, пленено около двух тысяч солдат и офицеров.