Командир все думал. Стали поскрипывать лыжи — люди меняли положение.
«Просто растерялся или струсил… — размышляла Валя. — Сейчас начнет искать оправдания в уставе или выдумает какую-нибудь инструкцию. Нужно проскочить поле, а не получится — принять бой».
И в райкоме комсомола, и во время занятий в группе Валя представляла себе войну как лихую и обязательно короткую стычку, из которой, если только не побояться, несомненно выйдешь победителем, потому что враг, чтобы там ни говорили, все-таки трусоват и слабоват и бить его следует, не задумываясь и, главное, не жалея, что он тоже человек.
И все же, несмотря на такую уверенность, в душе ей казалось, что если она и попадет когда-нибудь впросак, так только потому, что пожалеет обманутого вражеского солдата. Иногда, правда, очень редко, она даже мечтала о том, что ей удастся открыть глаза такому обманутому немцу — обязательно молодому и красивому, — и он потом станет ей настоящим другом. Ловя себя на таких мыслях, она сердито доказывала себе, что ненавидит немцев, никогда не остановится ни перед чем и будет беспощадна. Но воспитанная с детских лет жалость к обманутому офицерами вражескому солдату, неясные мечты о необыкновенной дружбе все-таки продолжали жить в ней.
Мечтая о дружбе, Валя предусмотрительно не думала о любви, потому что первая ее любовь к десятикласснику окончилась трагически. Она сама, своими глазами, увидела, как человек, которого она любила «всеми фибрами своей души», целует другую — свою одноклассницу.
И сейчас, внутренне издеваясь над командиром, Валя совершенно забыла ту холодную пустоту, которая так неожиданно рождается в груди, когда не выдуманная, а настоящая опасность приближается и оказывается совсем не такой, какой она представлялась в мечтах. Прячась за широкими плечами Севы Кротова, Валя чувствовала себя такой же сильной, такой же спокойно смелой, каким всегда бывал Сева — великолепный математик и отличный боксер, скуластый парень с теплым, веселым взглядом.
А командир все молчал.
Сквозной ветер потащил за собой первые снежинки, и овраг закурился. Ветер посвистывал между лыжными палками, вокруг деревянных колец завивались сугробчики. Над кромкой оврага поднялся рожок месяца, и Валя ясно увидела, что палки отбросили смутную, дрожащую от поземки тень. Но она не придала этому значения. Внутренне напрягаясь, сжимая автомат, ремень которого привычно давил на шею, она сердилась на командира.
«Ну, чего он медлит? Чего он ждет?»
Теперь Вале очень хотелось боя, схватки, нечеловеческого напряжения, о котором она так много читала и так долго мечтала. Затаенно, в глубине души, она надеялась, что это отчаянное напряжение сделает ее цельной, сильной, всегда готовой к бою. И — беспощадной.
Командир тоскливо посмотрел на звезды, на их вздрагивающие венчики и вздохнул.
— Все-таки придется проскакивать, — с горечью сказал он. — Метель-то будет — поземку потянуло. Но когда? А нам к утру нужно прибыть на место.
Бойцы молчали. Валя подумала: начинается оправдание. Кто-то сказал весело и уверенно:
— Так мы проскочим, товарищ лейтенант. Ну, а если… Так что ж?..
Валя чуть не крикнула: «Правильно! Колебаться незачем».
Но сдержалась: короткая, очень короткая армейская школа уже приучила ее сдерживать свои чувства, подчинять их общему делу и воле командира. Она только улыбнулась и покосилась на Севу. Его лицо показалось ей сумрачным, недовольным, хотя она надеялась найти в нем отсвет своей улыбки. Сева отвернулся и посмотрел на командира. Тот выдержал его взгляд и оглядел бойцов. В неверном свете месяца и звезд он не столько увидел, сколько угадал настроение большинства ребят — молодых и нетерпеливых, — и, едва заметно пожав плечами, взглядом ответил Севе: «Сам видишь, какой народ…»
Сева наклонил голову и, не глядя, шепотом сказал Вале:
— Проверь крепления. Отодвинь предохранитель с автомата. — Помолчал и поправился: — С рукоятки затвора.
Никогда он не говорил с Валей так отрывисто, и никогда еще так сухо, отчужденно не звучал его голос. Она хотела спросить Севу, почему он так изменился, но не смогла этого сделать. В груди опять образовалась холодная пустота, и Валя услышала стук своего сердца. Она подумала: «Неужели боюсь?»
Но сейчас же сжала зубы и мысленно повторила одно из командирских ругательств, обратив его против себя. Это обозлило ее, и она успокоилась. Потом посмотрела на звездное небо, отыскала Полярную звезду, мысленно сориентировала карту и определила точку своего стояния. Теперь она знала, что чистое поле тянется два с лишним километра.