– Да, да! И Александра Маринеско я помню! – подтвердил Алексей Петрович. – Но опять кто-то бессовестный, но с решающим голосом, упёрся! Хотя звания героя тогда давали и за значительно меньшие по своей значимости подвиги! Так у нас и воевали – одни подвиги совершали, а другие прикладывали усилия, чтобы о них не узнал народ! И я не верю, что все гадости делались случайно! Кому-то это было очень нужно! Такое впечатление возникает, будто на многих важных должностях сидели скрытые враги, которые тайно, но эффективно подгрызали корни нашего народа! Мы же все, в отличие от них, были обычными советскими людьми и наивно полагали, будто вокруг нас такие же советские люди-патриоты! Но, видимо, и впрямь, куда ни глянь, всюду ловко пристроились умело маскирующиеся враги! Подтачивали они советскую власть, подтачивали, а когда мы все спохватились, когда додумались до той простой мысли, что они – враги, оказалось поздно. Они уже сожрали нашу страну! Сожрали с потрохами, хотя мы, как будто, и живы до сих пор, но кто мы, если страна теперь не нам принадлежит! Всюду закрепился на самых грязных человеческих пороках звериный капитализм. Попробуй его выкорчевать! Не дадут! Теперь даже армия легко будет направлена против народа!
– Ты, дед, никак не успокоишься из-за поражения своего социализма? Привыкнуть пора! Да и не так уж нынешний капитализм плох… Погляди вокруг – купить можно всё, что угодно! Ни очередей, ни дефицитов! Зайдешь в любой магазин, так там не ты в очереди ждешь, а тебя ждут, лишь бы только хоть что-нибудь купил!
Алексей Петрович не ответил. Он пытался понять, каким образом дал такого маху, если даже у его родного внука, который всегда под крылом деда, вырываются столь невежественные по своей сути обобщения. Многое, выходит, старый дед не доглядел. Но теперь переубеждать внука почти бесполезно! Зараза обычно крепко въедается – ей аргументы никакие не страшны.
– Разве ты с этим не согласен? – удивленно уточнил Сергей. – И правда ведь, теперь всё есть! Поскольку производительность труда при капитализме выше! А еще и стремление всем угодить работает… Понятное дело, для своего же блага угождают, но при социализме и такого не наблюдалось! Я не прав, дед? Почему ты так странно замолчал?
– Устал я, Серёжа. Условимся так: я немного отдохну, а ты за это время сам попробуешь разобраться в том, что теперь мне сказал. Лады?
– Ага! Значит, не согласен! И считаешь, будто в любом случае неправым должен оказаться я! Так? – догадался Сергей.
– Так, Серёженька! Именно так! Раньше в подобных случаях говорили – жизнь покажет! Но в нашем случае она уже всё что могла, показала! Тебе осталось только внимательно это подмечать и делать правильные выводы!
– Ладно, ладно! Но последний вопрос… Так ты после того знакомства с Василием Кузьмичом ещё встречался? – поинтересовался Сергей.
– Конечно! Мы не однажды с ним беседовали. И, знаешь, всякий раз он меня удивлял реалистичностью своих историй. В ту пору таких совершенных диктофонов не было, как у тебя. Записать всё, как есть, не представлялось возможным. Потому все рассказы Кузьмича остались только в памяти людей. Если помнят, конечно!
– Ещё бы, не жаль! Мне уже не придётся его послушать! – подтвердил Сергей.
– Да! Даже в нашем дивизионе не все знали… Позже я выяснил, что Василий Кузьмич вообще не любил вспоминать о войне, потому делал это редко. Так, – иногда! Если нахлынут воспоминания! Или надумает молодежь уму-разуму поучить. Представляешь, как мне повезло! Чистая случайность! И жаль мне, что наши судьбы разошлись. Скоро я уехал на Дальний Восток, а уже там из письма узнал, что и Кузьмич вскоре уволился из армии. Подался он на родину, в Чувашию или Татарию, где его следы для нас окончательно затерялись.
– Так ты выяснил всё-таки, дед, воевал он или нет?
– В лоб спросить об этом я не решился. Опасался оскорбить. Только, знаешь ли, мне кажется, будто в его судьбе не это главное! Воевал, не воевал… Какая разница, если всегда, когда речь заходит о войне, у меня обязательно всплывает именно его образ. Образ того самого фронтовика с дивными пшеничными усами, с козьей ножкой и неповторяющимися рассказами, потрясающими своей достоверностью. И я абсолютно уверен, как бы там ни было, что его рассказы содержали военной правды значительно больше, нежели каких-то выдумок. Знаешь ведь, опытные рассказчики всегда используют для подогревания интереса свои особые приёмчики. Наверное, и Кузьмич что-то себе позволял, но не в ущерб достоверности.
Алексей Петрович надолго замолчал. Может, он переводил дух, может, вспоминал удалившиеся годы. А, может, просто не знал, чем закончить свой рассказ. Наконец, он произнес с дрожью в голосе: