– Мы часто переезжали.
– Вы лжёте. Впрочем, вами уже будут заниматься не мы, с нашей стороны к вам претензий нет. Вас отправляют в Москву, там разберутся.
Конвой действительно ожидал, городок, где находился штаб армии, имел свою железную дорогу, и вот попутным составом меня в тыл, в Москву. Интересно даже чем это всё закончится. Да и что за преступление? Ну, неверную информацию дал, но звание и награды честно заработаны. Пока еду, стоит внимательно обдумать, что говорить. В Москве сразу на Лубянку, там пока вещи принимал дежурный командир, я покосился на ещё одного, молодого лейтенанта, и сказал:
– А я тебя знаю. Ты из немецких диверсантов, тогда в нашей форме были, пограничниками рядились. Встречались…
Это всё что я успел сказать, диверсант не стал дожидаться, когда я полностью раскрою его, и схватился за кобуру. То есть не стал с улыбочками объяснять, что это не так, а сразу пошёл на прорыв. Успел застрелить сотрудника местного, в меня стрелял, я упал за стойку, не достал, и ранил ещё двоих, пока его не зафиксировали. Живым брали, только ногу сломали, жёстко пеленали. Тревога по всему зданию стояла, меня за шкирку и в кабинет высокого начальства, знаю этого сотрудника, по прошлой жизни, плотно он со мной тогда не работал, на подхвате был, но опытный сотрудник. Интересовал его именно их коллега, который и не коллега вовсе. Где видел, когда и как опознал? Говорить про окрестности Владимир-Волынска я не стал, тут я в другом месте войну начал, описал, что видел их в окрестностях Минска, группа в форме пограничников, я ночью хорошо видел, вот и наблюдал, как они взяли в ножи водителей автоколонны советских войск, и уехали на этих грузовиках. Это было, когда я раненый в лесу прятался. Только-только окружение завершилось.
– Ясно, – он дописал мои показания, и уточнил. – Остальных помнишь?
– Да. Недалеко были, рассмотрел.
– Доложили в особый отдел своей части?
– Да как-то замотался, забыл. Да и потом не до этого было. Время прошло и вспоминать не стоило.
– Не согласен, но ладно. Привезли тебя по подозрению в подмене личности. Что скажешь?
– Ошибки нет, так и есть.
– Значит, ты не Герман Одинцов?
– Как меня раньше звали, уже не важно, сейчас я ношу это имя и эту фамилию, этого достаточно. Свои награды я честно заработал, звание тоже, учился в школе, за умелые действия в бою, повысили в звании. Это под Феодосией было, что в Крыму.
– Из детей дворян что ли?
– Нет. Если бы был, я бы сказал. Не вижу смысла скрывать. Майор, давай по-честному? Было происшествие, моя вина, не отрицаю, тут или в бега, или на зону на десять лет. Что я выбрал, ты видишь. Добрался до Барановичей, думал, пересижу, я сирота, знакомый туда переехал жить. Его не оказалось доме, на стройку уехал. Комсомольская что. В лесу переночевал, диверсантов встретил, это другие. Потом сдал их, как встретил, ваши коллеги работали, из Минского НКВД. В Минск вернулся, у деловых сделал паспорт, а там война. Пошёл в военкомат, добровольцем. Да, солгал что разжалованный командир, но миномёт хорошо знал, получил ротный и воевал. Ранили, отлежался, к своим двинул, освободив наших пленных, среди них боец из моего расчёта. Дальше воевал у Могилёва и Рославля. Награды получал. Два ордена это за майора-связиста, тот такие сведенья сообщил, что генерал Видинеев на радостях, один орден за майора дал, другой, за то что наших спас и вывез на грузовике. Я честно воюю. Да, тёмная история у моего прошлого есть, но я думаю, давно искупил её кровью. Ранен был не раз. Вот такие дела.
К сожалению, для майора мои слова – это простое сотрясение воздуха, факты ему были нужны, факты, поэтому отправил меня к дознавателям. Это те, кто физически выбивают признания. Ну и начался ад. Причём не жалели, меня похоже списали.
В оптическом прицеле показался офицер госбезопасности, новенькие погоны капитана так и сверкали, я чуть опустил ствол, в грудь целился, и потянул спусковой крючок. Выстрел. Ну вот и всё, это последний из моих мучителей. Три месяца в застенках НКВД, кого угодно сделают крайне мстительной личностью. Выслеживал я их долго, подбираясь, выискивая места лёжки, после чего приводил приговор в исполнение. Всегда это смерть. Это седьмой сотрудник НКВД, что работали со мной, и последний.
Быстро убрав оружие, сильно хромая изувеченной ногой, я покинул место лёжки, и вскоре на своём фаэтоне удалялся прочь. Дистанция полкилометра, пусть ищут. Оружие с глушителем было, хорошо глушит, только хлопок слышно. А пока машина покидала территорию столицы, думаю стоит описать, вообще что это такое было. Началось всё не так и хорошо, то ли по ошибке, то ли специально велели, но я попал к настоящим маньякам. А меня за шпиона приняли, натянул личину и в Союз пробрался, где старался честным фронтовиком казаться. Такая официальная версия. Потом спохватились, но поздно. А мясники эти так поработали, что калекой меня сделали, даже моя регенерация не помогала, и перекидываясь в волка оставался калекой. Из трёх месяцев, два я провёл в коме, последствия контузии и ударов по голове. Очнулся в госпитале. От меня постарались избавиться. В общем, доказать, что я враг, не смогли, а медицинская комиссия меня комиссовала. Нога левая не гнётся, колено повреждено, два пальца изувечены, рёбра сломанные, травма головы, шрамы по всему телу, хорошо меня отделали, особо не стесняясь применять силу и пытки. Судя по действиям мясников, в живых оставлять меня задачи не ставилось, иначе бы работали более тонко, без следов. Зря меня не убили, я самая мстительная сволочь, что была в столице, не жить им, и это факт. Госпиталь покинул уже в середине октября, с бумажкой в руке, что комиссовали. Наград и звания меня не лишали, всё осталось, вот и двинул в управление кадров РККА. Я не только всё оформил, как полагается, но даже смог выбить свой орден, тот «Боевик» за бои в Крыму. Он только через неделю прибыл, и я его получил. К тому моменту меня уже вывели из рядов Красной Армии, и я даже получил на руки паспорт, уже тут в Москве. Пока без прописки.