Малыш велел Морицу спеть для него. Мориц запел гимн, печальный гимн о спасении мира. Малыш перестал пить и любезно прослушал все девять строф. Единственным его комплиментом стал плевок в сторону Морица. Он приказал ему ложиться спать, но перед этим помолиться за его душу.
Когда все приказы были выполнены, Малыш какое-то время пил молча. В конце концов он достиг состояния, именуемого «сильное опьянение». И принялся горланить песню. Мотив ее историки музыки пока что не одобрили, а слова могли навлечь на Малыша обвинение в государственной измене.
На Москву идет шеренга Бывшей армии бойцов. Сыны Адольфа Не все еще убиты. Но дядя Джо[34] нас не забудет, И снова удирать мы станем, Как сам Наполеон.На минуту Малыш умолк. Потом с новой силой заревел на тот же мотив:
Hurra, wir haben den Krieg verloren.[35]— Хочет кто-нибудь подраться? — обратился он с вопросом в темноту. Через несколько секунд добавил: — Если да, с удовольствием выдублю ваши шкуры.
Никакого ответа.
Малыш швырнул бутылку в открытое окно. На перекрестке Циркусвег от стен отразился чей-то скрипучий голос. Малыш слушал, и мы видели на его лице удовольствие. Нетвердо подойдя к окну, он заорал с предвкушаемым торжеством:
— Потише, ослы! Не видите, что идете мимо военного госпиталя? Нам нужна тишина. Мы раненые! Герои! Не беспокойте раненых! А то спущусь и задам трепку!
Какой-то мужчина раздраженно принял вызов и стал подстрекать Малыша. Голос его гулко раскатывался в ночной тишине.
— Черт побери! — заорал Малыш, готовясь выпрыгнуть из окна.
Мы втроем или вчетвером навалились на него. И крепко держали.
— Да он еще дерзит, слышали?
Малыш был вне себя. Он заорал в окно:
— Подожди, поганец, я сейчас высвобожусь. Мы здесь бойцы. Защитники отечества. Герои. А тут какой-то… какой-то…
Легионеру пришлось оглушить его табуреткой.
Ночь вступила в свои права, и палата утихла.
IV. Бандерша Дора
Бандерша Дора думала обо всем с корыстной точки зрения. Она стояла за стойкой своего заведения под чучелом меч-рыбы и потягивала аквавит с ангостурой[36]. Всех входивших во вращающуюся дверь Дора окидывала оценивающим взглядом.
Легионер сидел напротив нее на высоком табурете и пил перно. Кажущийся совершенно безобидным напиток, напоминающий вкусом лакрицу, ядовито зеленого цвета, становящийся белым в смеси с водой.
— Перно изобрел дьявол, — сказал Легионер, — но это понимаешь только после восьмой рюмки.
И со смехом протянул девятую девице.
Девица раздевалась в одной из крохотных ниш. Белье у нее было совершенно черным. Лишь трусики, которые она отказалась снять, были кораллово-красными. Когда она сняла их наверху, на нее смотрели только Штайн и Эвальд, сводник, помощник Доры.
Мы часто ходили в «Ураган», расположенный за Центральным вокзалом. Точнее, всегда ходили в «Ураган».
Дора, владелица этого роскошного заведения, была некрасивой, бесчувственной женщиной. Она все измеряла в деньгах. Кое-кто, возможно многие, считали это отвратительным. Нам, слугам Смерти, это представлялось мудрым. За деньги можно купить все.
— За деньги можно купить вечную жизнь у трона Аллаха в голубых долинах, — сказал Легионер и благочестиво поклонился в юго-восточную сторону.
— За деньги можно купить сколько угодно женщин, — сказал Бауэр.
— За деньги можно купить публичный дом, — сказал Малыш. И раздел взглядом девицу, сидевшую с самодовольным видом на высоком табурете.
— За деньги можно найти приют у Доры, — засмеялся я и послал ей воздушный поцелуй.
— И напиться до чертиков пойлом, какого не найдешь больше нигде в Третьем рейхе, — усмехнулся Штайн. Осушил большой стакан джина и потребовал повторения.
— Вы стадо грязных скотов, — заявила Дора, — но будете желанными гостями в «Урагане», пока способны платить.
Денег у нас хватало. Мы очень долго пробыли на фронте. Большинство из нас обладало коммерческой сноровкой и знало, где раздобыть товар. Легионер называл гамбургский черный рынок лучшим на свете. Там можно было купить и продать все, что угодно, в том числе труп.
Свет в заведении Доры был красным, очень мягким. Закон, запрещающий танцы, действовал уже три года. Но у Доры все равно танцевали. Полицейские и их шпики часто туда заглядывали, но Дора, демон в юбке, говорила: «Лучший способ сохранить друзей — знать о них кое-что». И всегда ухитрялась выведать о них что-нибудь, заставляющее их закрывать глаза на все противозаконное в «Урагане». В рапортах о состоянии общественного мнения, стряпавшихся в гестапо, «Ураган» именовался приличным заведением с постоянной клиентурой, не имеющей отношения к политике.