— Давайте же поговорим о музыке, — говорю я.
— С величайшим удовольствием, — говорит он.
— Что вы скажете о французской музыке?
— Простите, о французской?!
— Да.
Он поражен. Он некоторое время смотрит на меня с искренним изумлением. Потом, очевидно, вспомнив, что находится в плену, очень мягко говорит:
— Но во Франции нет музыки.
— То есть как это нет?
Он смотрит на меня с некоторым сожалением, потом объясняет:
— Нет французской музыки.
— Вы не знаете ни одного французского композитора?! Не можете назвать ни одной фамилии?!
— Н-нет. — говорит он, пожимая плечами и, видимо, пытаясь вспомнить. — Французских? Н-нет, не знаю.
— Хорош! — восклицает комендант — майор, который ходит по избе и, видно, не одобряет этого разговора о музыке. — А «Фауст» Гуно? А «Кармен» Бизе? Хорош преподаватель! Просто он врет. Никакой он не музыкант!
— Погодите, — говорю я, — еще минуточку, — и обращаюсь к пленному: — А русских композиторов вы знаете?
— Русских? Конечно! Кто их не знает! Чайковский!
— Еще бы! А что сочинил Чайковский?
— Пятую и Шестую симфонии. О! Это гениальные произведения!
— А вы знаете, что ваши солдаты и офицеры наделали в Клину, в домике Чайковского, там, где он писал эти гениальные произведения?
Я коротко рассказываю ему об этом.
— Это ужасно! — говорит он. — Вероятно, так оно и было.
Видно, он хорошо знает, на что способно гитлеровское войско.
— Ну, а что еще написал Чайковский?
Музыкант молчит.
— Неужели вы не знаете? Никогда не слышали? Музыкант пожимает плечами.
— Врет он, — сердито бормочет майор, — никакой он не музыкант.
— А каких еще русских композиторов вы можете назвать? Рейнгард Райф морщит лоб. Он силится вспомнить.
— Чайковский, — говорит он, — и еще этот… тоже очень гениальный композитор… Он шевелит пальцами, но вспомнить не может.
— Хорошо. Оставим французскую и русскую музыку. Как-никак, это музыка ваших врагов (умоляющий жест со стороны музыканта). Но вот ваш союзник — Италия. Любите вы итальянскую музыку?
— О! Итальянская музыка! Я очень люблю итальянскую музыку!
— Ну и прекрасно! Я тоже люблю. Расскажите мне об итальянских композиторах и назовите их сочинения.
— Верди, — сразу же вываливает он. — У него есть опера «Аида».
— Это правильно. А еще что написал Верди?
— «Аиду», — повторяет преподаватель теории музыки, — и потом. Он шевелит пальцами. Я уже знаю, что это означает.
— Верди написал несколько десятков опер, и половина их всемирно известны. Их может перечислить любой первоклассник из музыкального училища. Ну, ладно, оставим пока Верди. Ведь не только Верди есть в Италии. Назовите еще итальянских композиторов.
— Россини. У него есть одна опера… очень хорошая. Ну, просто выскочило из головы!
— В конце концов это неважно, как она называется. Предположим, «Севильский цирюльник». Расскажите сюжет этой оперы.
Музыкант из Касселя молчит. Он красен. На лбу у него пот.
— Вы знаете, — говорит он, — на фронте так быстро все забывают.
— Как! И самая музыка забывается?
— Музыка никогда не забывается. Музыку Россини я отлично помню.
— Хорошо. Спойте мне любую мелодию из любого сочинения Россини. Гнетущая пауза. Наконец музыкант из Касселя откашливается и говорит:
— Я, знаете, простудился на фронте. У вас тут в России такой мороз, что… гм…
Он показывает на горло: дескать, требуйте у него чего угодно, но петь он не может. Я беру листок бумаги, вычерчиваю пять линеек, бодро ставлю скрипичный ключ и протягиваю листок гитлеровскому музыканту.
— Пожалуйста, напишите здесь любую мелодию Россини.
Солдат багрово краснеет.
— Я не знаю, — говорит он наконец.
— Вы, кажется, любите «Аиду». Запишите здесь любую мелодию из «Аиды».
— Я не знаю, — бормочет он.
— Хорошо. Запишите здесь любую мелодию любого иностранного композитора. Подавленное молчание.
— Я же вам говорил, что он не музыкант! — восклицает майор.
Но вот представьте, товарищи, что он все-таки оказался музыкантом. Он ни в чем не соврал. Он говорил чистейшую правду.
Весь разговор с этим молодым человеком записан мною со стенографической точностью. Дальнейшее показало, что молодой человек отлично знает немецкую музыку, что он действительно окончил гитлеровскую консерваторию, а потом стал в ней преподавателем.
Факт этот страшен. С юношеских лет музыкально одаренный человек попал в некий музыкальный концлагерь, где существует лишь одна немецкая музыка. От всего остального, от всего, что было создано человеком в области музыки, от всей красоты мира человек был отделен колючей проволокой. И Гитлер получил то, что хотел. Он воспитал невежду, который убежден, что в мире есть одна лишь Германия, что ни одна другая страна в мире не имеет и не может иметь своего искусства, что все страны могут быть лишь рабами Германии. Сейчас, в плену, он, конечно, поджал хвост. Видите ли, он любит музыку, а до политики ему нет дела. Ему нет дела до того, что шайка злых маньяков превратила даже такое мирное дело, как музыкальное образование, в орудие национального угнетения, а следовательно, разбоя и грабежа.