Арест Вали привел Зихерта в восторг. Он поздравил начальника патруля и бросил несколько одобрительных слов просиявшему Сизову. Поимка главного подпольщика, каковым считал Валю шеф гестапо, означала полную победу Зихерта, его торжество над всеми недругами. Он уже принял меры, чтобы любвеобильный комендант города потерял майорские погоны и отправился на передовую. Тем, что Хольбер сам арестовал свою подозрительную любовницу, он нисколько не убавил своей вины перед рейхом. Интересно, как теперь станет держать себя спесивый генерал Рихтер? Об аресте его повара генералу сообщили из канцелярии гестапо, сам Зихерт пока что избегал с ним встреч и разговоров. Вот развяжется у арестованной язык, и тогда Зихерт, повидав генерала, проведет веселенькие полчаса. Рихтеру, безусловно, интересно будет узнать, чем занималась под его высоким покровительством главная подпольщица города. А о том, что делала генеральская повариха на важной авиационной базе, Зихерт намеревался непременно узнать, выбить, вырвать у арестованной любыми средствами. Она заговорит у него, она не сможет молчать! Он лично займется важной преступницей…
Первый допрос Зихерт поручил следователю, а сам молча сидел в углу и наблюдал за арестованной. В голове этой девчонки, соображал он, битком набито фамилий, адресов. Вытянуть их необходимо любой ценой.
Как и ожидал Зихерт, первый допрос не дал никаких результатов. Тогда он распорядился перевести арестованную в «операционную». С того дня допросы стали тянуться бесконечно. И все, же избитая, теряющая сознание девушка не раскрыла рта. В просторной камере с цементным полом за столом сидел невозмутимый гестаповский офицер, а иногда и обер-полицай Велиславля Сизов.
— Фамилии. Адреса. Явки, — требовал офицер, не глядя на лежавшую в луже крови девушку.
По его знаку из угла выходил здоровенный палач с засученными рукавами мундира. Свистела резиновая дубинка. Валя снова теряла сознание.
— Воды! — приказывал офицер, и Сизов бежал с ведром к крану.
Окатив избитую девушку ледяной водой, Сизов наклонялся и впивался взглядом в ее лицо. Веки арестованной трепетали и приоткрывались. — Готово! — докладывал обер-полицмейстер.
— Фамилии. Адреса. Явки, — снова раздавался ровный голос гестаповца.
Отчаявшись сломить сопротивление упрямой девчонки, Зихерт приказал бросить ее в овчарник, к псам-людоедам. Валю вытащили оттуда едва живую. Но и это не помогло палачам. Вновь, как и с Еней Светловой, Зихерт вынужден был признать свое поражение.
Несколько дней после этого Валю не таскали на допросы, постепенно она оправилась настолько, что смогла передвигаться по камере. Ей увеличили паек, стали выпускать на прогулки. У девушки затеплилась слабая надежда на спасение. Выжить, все вытерпеть и дождаться своих!
На прогулках, заложив руки за спину, Валя двигалась по кругу, видя перед собой худые ссутуленные плечи женщины. Неожиданно голос сзади сообщил ей:
— Наши идут!
У Вали подступил комок к горлу. С трудом сдерживая слезы радости, она негромко сказала, глядя в затылок трудно переступавшей женщины:
— Наши идут — слышите? Уже близко. Держитесь!
Весть о приближении советских войск по цепочке облетела всю тюрьму. К концу месяца стало известно, что советские войска, выиграв поединок на Курской дуге, предприняли мощное контрнаступление. Освобождены Орел и Белгород.
Фронт приближался к Смоленску.
Паника охватила все учреждения Велиславля. Город напоминал потревоженный муравейник. В суматохе начавшейся эвакуации шеф гестапо Зихерт отдал распоряжение о ликвидации арестованных. Чтобы замести следы преступлений, гитлеровцы готовились сжечь городскую тюрьму вместе с заключенными.
По улицам города стали курсировать большие черные фургоны. Путь их неизменно лежал от тюрьмы к Воскресненскому кладбищу. В тюремном дворе фургоны битком набивались заключенными. На кладбище конвойные выпускали из машин двух или трех человек, а остальных запирали снова. Водитель переключал мотор на холостые обороты. Раздавались крики, стоны, топот. Затем все утихало. Минут через двадцать двери открывались, из них валил удушливый синеватый дым. Заключенные вытаскивали трупы задохнувшихся людей, сваливали их в общую яму. Затем конвой расстреливал «команду смерти», и душегубка отправлялась за новой партией заключенных.
Ежедневно зловещие черные автофургоны совершали по семнадцать рейсов: на Воскресненском кладбище фашисты погубили около ста тридцати тысяч советских людей.