— Гутен морген, господин комендант.
— Слышали?
— О чем?
— Не слышали?! Медведь на ухо наступил! Так слушайте. Кто создавал полицейские участки в деревнях? Вы?
— Немецкое командование объявило вам благодарность за это. Но кого вы набрали в полицаи? Всякую шваль, двурушников, предателей. Вчера из двух деревень ушли все полицаи и унесли оружие! Где ваша работа? Где ваше влияние? Кого вы набрали служить фюреру?
— Господин комендант, ведь нельзя же сразу перестроить сознание людей за несколько месяцев. У этих людей была одна идеология, а теперь постепенно…
— Вы всегда много говорите, а эти свиньи бегут и бегут.
— Господин комендант, царя Петра Первого назвали Великим потому, что он повернул русских на запад, в сторону немцев.
Дитер фон Гаген неплохо понимал по-русски, немного говорил сам и гордился этим. Слова учителя пришлись ему по душе. Остывая, он произнес:
— Ви слишьком много учитель, но слишьком малё зольдат!
И далее целых полчаса комендант говорил о необходимости проводить агитационную работу среди полицаев, о необходимости усилить бдительность и, наконец, о том, что сам господин бургомистр прежде всего должен заняться поимкой диверсантов, которые сегодняшней ночью взорвали автобазу.
— Ка-ак? — испуганно протянул Иван Михайлович. — В нашем городе взорвали автобазу? В нашем городе появились партизаны?
— Вы плохой бургомистр, господин Емельянов. У вас под носом взорвут вверенный вам город, а вы будете забавляться по ночам с девочками и ничего не слышать.
— Большой ущерб?
— Пятьдесят машин разрушено.
— Но куда же смотрит гестапо? Задержали хоть одного бандита?
— Вот именно: куда смотрит гестапо? — повторил майор, вспоминая самодовольного Ранкенау. — До сих пор ничего не известно, никто не задержан. Единственная улика — не явились на работу двое: один пленный и один вольнонаемный.
Майор прошелся по кабинету взад-вперед и остановился перед бургомистром.
— Господин Емельянов, гестапо будет заниматься по своей линии, а мы с вами должны заняться по своей. По головке нас не погладят за пятьдесят машин. И не забывайте, что если партизаны без труда взорвали автобазу, то они без труда могут повесить бургомистра.
— Да-да, господин комендант, да-да! — испуганно сказал Иван Михайлович. — И зачем вы меня на старости лет в петлю толкнули?!
Он опустился на стул, закрыл лицо руками.
— Я просился к вам на другую работу, хотя бы старостой… Каким-нибудь служащим…
— Успокойтесь, господин Емельянов. Вы сами согласились.
— Но я не думал, что этих людей так трудно перевоспитывать.
— Зачем перевоспитывать? Их надо вешать. Иначе они повесят вас.
— Хорошо, я буду искать их. Будем вместе искать их, господин майор, не оставляйте меня одного.
Зазвонил телефон, комендант поднял трубку, стал слушать. Иван Михайлович грустно посмотрел мимо его головы в окно, увидел, что лицо майора бледнеет, искажается гримасой.
— Приходите, будем разбираться, — сказал майор по-немецки кому-то и с остервенением бросил трубку.
— Еще одна новость, господин Емельянов, — проговорил он после минутного молчания, — авторемонтный завод на Ворге взлетел на воздух…
Иван Михайлович опять опустил голову на руки и долго, неподвижно сидел в таком положении. Майор удрученно, пришибленно молчал, по-своему понимая состояние бургомистра.
— Это организованная диверсия, — хриплым голосом продолжал комендант. — Это не простая случайность… Кто-то действует под нашим носом.
Минут через пять вошел Ранкенау. Он холодно кивнул бургомистру и заговорил с майором. Иван Михайлович вслушался. За эти месяцы работы он стал понимать почти все, но в то же время не показывал виду. Ранкенау сказал майору что лучше им остаться наедине. Майор спросил: «Вы не доверяете моему ставленнику?» Гестаповец ответил что в данную минуту он доверяет только самому себе.
— Но нам же надо на кого-то опираться. Один в поле не воин.
Ранкенау промолчал, сделав каменное лицо.
— Господин Емельянов, вы можете идти, — сказал майор. — К вечеру вы должны мне представить подробный план ваших действий.
Иван Михайлович вышел, осторожно закрыл за собой дверь Первой мыслью было: немедленно уходить в лес, пора! Входя к себе в кабинет, он чувствовал, что сердце его бьется тревожно. Судя по лицу Ранкенау, гестаповец уже что-то пронюхал, уже не доверяет бургомистру в будет ждать момента, чтобы арестовать его. Сейчас гестапо начнет судорожно искать виновных, чтобы в глазах мирного населения оставаться всесильным. Бездействовать — значит потворствовать диверсантам. И тот, на кого падет выбор, будет непременно повешен, и не просто повешен, а так, чтобы прогремело на всю округу.