— Поторопитесь, ребята! — Павлик пришпорил коня, решив напрямик, через заросли, пробраться на крик. Неожиданно конь Павлика шарахнулся в сторону и испуганно захрапел, поводя ушами. В кустах послышался треск сучьев. Павлик вскинул автомат.
— Выходи, стрелять буду!
— Не надо стрелять, не надо! — послышался женский голос, и перед партизанами появилась немолодая женщина в разодранном платье.
— Откуда ты, тетка?
— С хутора.
— Что здесь делаешь?
— Полицаи гнали нас, гнали, а потом бросили. Услышали, что вы гонитесь, — бросили. Ох, господи, всю спину исполосовали.
— В какую сторону они подались?
— К дороге.
— А девочка маленькая у них?
— И девочку и старуху Романа положили поперек седла, как баранов. А рты им платком позатыкали, чтобы крику не было слышно.
— Сколько полицаев?
— Человек пять или шесть…
— Быстрей, ребята. Задушат, сволочи, нашу дочку!
Партизаны поскакали по мелколесью во весь опор. У развилки остановились. Батырхан спешился, пригнувшись к земле, стал всматриваться в следы конских копыт.
— Ничего не понимаю, — наконец проговорил он. — Неужели они повернули вправо?
Справа темнел дремучий лес. Как могли отважиться полицаи скакать именно в лес, где их непременно должны были встретить партизаны? Вероятно, надеялись запутать следы. Хомутов — старый волк, знает эти места.
Проскакав примерно полкилометра, заметили у обочины лежавшую ничком женщину. Голова ее была непокрыта, на обнаженной спине виднелась кровавая полоса. Павлик и Батырхан, спешившись, подбежали к ней, приподняли. Женщина еле дышала. Потрескавшимися губами она чуть слышно ответила, что она и есть жена Романа Елена Павловна, и что Майю Хомутов увез дальше.
Возле старухи остались двое партизан, чтобы перевязать женщину и отвезти на хутор. Остальные поскакали дальше.
Неожиданно впереди послышались выстрелы.
— Это наши! — обрадовался Павлик. — Тут где-то Гриша Галдин должен быть со своими ребятами.
Впереди, не переставая, гремели автоматные очереди. Видимо, полицаи нарвались на партизан и теперь отчаянно отстреливаются.
Партизаны мчались на выстрелы, не разбирая дороги. Павлик скакал впереди, до боли в пальцах сжимая автомат. «Ах, сволочи, — повторял он, зло стискивая зубы. — Ах, гады, зачем вы ребенка мучаете? Куда вы его везете, сволочи?» Павлик не остановился и тогда, когда вокруг засвистели пули.
— Павлик, справа! — неожиданно раздался тревожный голос Мажита.
Павлик оглянулся и увидел, что за деревьями, пригнувшись, бежит полицай и прижимает обеими руками к себе какой-то сверток.
«Майя!»— догадался Павлик и крикнул своим:
— Не стрелять!
Полицай, услышав команду, затравленно пометался из стороны в сторону, бросил безмолвный сверток в траву и опять побежал.
Но в то же мгновение Павлик выпустил по нему длинную очередь из автомата. Полицай свалился.
Майя была жива. Она больше не могла кричать, только беззвучно раскрывала посиневшие губы.
Среди полицаев Хомутова не оказалось — сбежал.
…А в это время Хомутов лежал в кустах, уткнувшись лицом в землю, ни жив ни мертв. Когда стихли партизанские выстрелы и когда прошел животный страх за себя, начал размышлять: «Задание гестапо не выполнено… Какую-то паршивую старуху с ребенком не мог доставить… Что теперь скажет подполковник? Повел на хутор сотню отборных полицаев— и всех положил. Осталось пять-шесть человек… А ведь Ранкенау может и меня посчитать шпионом, скажет, специально Хомутов угробил полицаев и старуху с девчонкой упустил… К партизанам идти с повинной поздно — не простят… И к партизанам нельзя, и в гестапо нельзя… Неужто расстреляют?..»
Рядом сопели полицаи. Чуть слышно шевелились, не спали. Он прислушался. «Может, рвануть одному куда-нибудь на Кубань, в Крым?..» Хомутов вздохнул. Как убежишь от своего дома, прирос всей душой к хозяйству, невозможно расстаться. А там, на новом месте, заново начинай строить, хозяйством обзаводиться…
Один из полицаев приглушенно позвал Хомутова.
— Молчи! — огрызнулся Хомутов. Сейчас он ненавидел этих ублюдков, которые, как бараны, подставляют лбы под пули. «Быдло. Что им ни скажи — все выполнят. Шпана, отребье, за себя постоять не могут. Надо было отказаться, не ходить в Лузганки. Послали бы туда регулярные войска, а то сколько полегло полицейских. Сотня! Сколько реву будет в Епищеве… Подполковник, гестаповец проклятый, что он мне завтра скажет?..»
Хомутов повернулся на спину и даже замычал от досады и злости.