Ночь. Небо ясное, такое, что хочется пересчитать звезды. Светлая, как молоко, полная луна медленно плывет над лесом. Партизаны со всех сторон окружили площадку. На ней темнеют два аккуратных треугольника из хвороста, готового вспыхнуть огнем в положенную минуту. Приготовлен и третий костер. Во все окрестные деревни, вернее, на подступы к ним разосланы разведчики. Во всех местах предполагаемой опасности устроены засады. Особый приказ Центрального штаба они сегодня получают впервые, вот почему бригада приняла меры предосторожности.
Уже все знают об этом приказе, все волнуются и ждут — что в нем? Что нового сулит он лесным воинам?
Коротченко то и дело вынимает плоские карманные часы с крышкой, подносит их близко к глазам. Часы эти, кстати, переданы с Большой земли. Ход у них очень точный, и это чрезвычайно важно. К примеру, если потребуется снять вражеского часового, то лучше это сделать, когда он устал, сонно хлопает глазами и, томясь в ожидании разводящего, уже меньше смотрит по сторонам. А сменяются часовые у фрицев не по звездам, а точно по часам, минута в минуту…
Время прибытия самолета истекло. Перевалило за полночь. Прошло еще минут пятнадцать томительного, очень томительного ожидания, и наконец вдали над лесом замелькал одинокий светлячок, похожий на падающую звезду. Только он не падал, а с нарастающим гулом стал приближаться к партизанской поляне. Загорелись костры. Ярко мигнул и погас дополнительный костер. Описав круг, самолет с необоснованной, как всем показалось, поспешностью стал удаляться. Гул его моторов на мгновение стал как будто еще громче.
Партизаны ждали одного человека, точнее, один парашют, но получилось иначе — к земле неслись несколько больших «мячей». При свете луны они казались слишком светлыми, слишком заметными. Будто бесшумная стая лебедей опускалась на лес.
— Один, два, три…
Коротченко считал вслух и, досчитав до семи, смолк.
— Да, семь, — подтвердил Лебедев. — Значит, все семь мы и должны подобрать.
— Ждали одного, а дождались семерых, — вставил свое замечание Абдыгали.
— Наверное, тюки с оружием, — отозвался Коротченко. — На одном из парашютов непременно должен приземлиться тот самый капитан… Парашюты сброшены довольно точно, так что, если не отклонит ветром…
Он не договорил — послышался треск ломаемых ветвей, и первый парашют, будто испустив дух, повис белым флагом на краю площадки. Партизаны тотчас взяли его в кольцо. На земле лежал тщательно упакованный в брезент тяжелый тюк. Через две-три минуты партизаны приняли шесть парашютов с тюками.
Седьмого и, разумеется, главного парашюта не было. Капитан Шилин как будто растворился в воздухе. Разбившись на группы, партизаны молча и тщательно прочесывали лес вокруг площадки. Каждый тюк тяжелее человека; возможно, поэтому тюки упали вблизи площадки. А Шилина воздушное течение могло отнести в сторону. Однако это был не единственный вариант — капитан мог повиснуть где-либо на суку, в таком густом лесу это вполне вероятно. А может быть и другое: он благополучно приземлился поблизости, быстро свернул парашют и притаился, выжидая и проверяя — а вдруг это не партизаны, а фрицы, и поэтому он ждет до поры до времени, вслушиваясь в каждое слово, в каждое восклицание.
Так оно и случилось. Проискав добрых полчаса, изрядно поволновавшись, партизаны наконец услышали негромкий оклик из-за кустов, обменялись паролем и пропуском, после чего из кустов поднялся среднего роста молодой человек в форме капитана Красной Армии. В полном офицерском обмундировании с патронами и звездочками, он выглядел белой вороной среди разномастно одетых лесных воинов.
Долгожданного гостя проводили в «штаб», к той сосне, возле которой расположилось командование. Здесь Коротченко и Лебедев с глазу на глаз долго с ним беседовали. О многом они говорили — и о положении на фронтах, и о жизни внутри страны. Тщательно расспросили Шилина о том, кто его послал, как происходил вылет, все ли благополучно у пилота, не засек ли их враг и так далее. Помимо законного стремления узнать новости, у командиров отряда было не менее законное желание осторожно, исподволь проверить, а тот ли это человек, настоящий ли капитан Шилин, посланный Центральным штабом, или, может быть, подставной…
Оказалось, что совсем недавно Шилин побывал в самом пекле войны — участвовал в Сталинградской битве. Об этом Лебедев и Коротченко расспрашивали наиболее подробно — насчет окружения, насчет потерь, насчет пленения фельдмаршала Паулюса.
— Я своими глазами видел, как голодные, оборванные фашисты отдельными группами и целыми соединениями сдавались в плен, — говорил капитан. — Если рассказывать обо всем, то нам с вами и недели будет мало. По всеобщему мнению, Сталинград — это начало окончательной нашей победы…