Ты ведь знаешь наших ребят, они уже всякого насмотрелись… Идут полчаса, идут час. В лесу трудно держать направление, можно кружить и кружить весь день на одном пятачке. Павлик первым заметил, что они дали круг. Наш Павлик… Он никогда не заблудится, у него такое чутье…
— Тамара, ты всегда почему-то хвалишь Павлика, — опять со значением заметила Жамал.
— Совсем не хвалю! — возразила Тамара. — Я тебе просто рассказываю, как у них тогда получилось. И если это был бы не Павлик, а твой Жилбек, то я рассказывала бы точно так же.
— Ладно-ладно, — добродушно согласилась Жамал. — Не сердись, я пошутила.
— Пока будем считать, что пошутила, — голос Тамары потеплел. — Но наперед смотри мне… Короче говоря, водил он их, водил, пока не начал дождь накрапывать и похолодало. Стали они пересекать небольшой овраг. По дну ручеек течет, а у ручейка видны свежие следы сапог. Павлик прикинулся мальчиком и говорит с этаким удивлением: «Слушай, парень, что это за следы?» А бородач так уверенно отвечает: здесь, мол, фрицев полно, это их следы, тут на каждом шагу опасность, так что вы без меня пропадете. Павлик перестал притворяться, надоело ему кружить вокруг да около, и он ка-ак рявкнет: «Врешь, скотина! Это наши следы! Мы полчаса тому назад здесь же проходили». А тот, бывалый, не растерялся, оправдывается: «Бросьте, ребята, ведь не по улице шагаем, а по лесу. Чуть-чуть, может, и заблудились, сейчас выберемся». Павлик снял автомат. Если, говорит, шагнешь чуть в сторону— не промахнусь. А дождик все льет и льет, и, пока стояли, Батырхан заметил, что у этого малого борода возле уха вроде бы отклеилась. «Ты зачем бороду прицепил? — спрашивает Батырхан. — А ну, сделай мне руки над головой!» Павлик дернул за бороду— на самом деле приклеенная. Обыскали они его и ничего не нашли — ни документов, ни оружия. «Какой ты партизан, — спрашивают, — если идешь на задание даже без перочинного ножика?» — «А так, — говорит, — безопаснее. Поймают фрицы, скажу — колхозник, в лес по грибы ходил». — «А бороду зачем приклеил?» Тот отвечает — дескать, партизан боялся: увидят, что бритый, подумают — фашист, да и пристрелят. Короче говоря, странным показался такой разведчик: и пароль знает, и командиров знает, и фашистов боится, и партизан боится. Привели они его на базу, к Лебедеву. В тот же день комиссар установил, что липовый бородач — матерый фашистский лазутчик. Оказалось, что в овраге у того самого ручья пятеро фашистов должны были поджидать этого провокатора. Он специально делал такие рейды в глубь леса, чтобы встретиться с партизанами и заманить их в лапы фашистов. В общем, Иван Сусанин, только шиворот-навыворот.
— Расстреляли его? — спросила Жамал.
— Нет, кажется, отправили на Большую землю, он какими-то сведениями располагал. Но до этого заставили его еще раз сходить к тому ручью в условленный час. Ну и, конечно, прихватили там всех пятерых немцев.
— А-а, теперь я вспомнила про эту ловушку, — сказала Жамал. — Но ты так интересно рассказывала, будто из книжки какой вычитала.
— Да, рассказывать-то интересно, — согласилась Тамара. — А вот если сами в такое положение попадем…
Женщины замолчали. Постепенно все больше давала о себе знать усталость. Лес молчал.
— Скоро начнет светать, — вздохнув, сказала Тамара. Она приостановилась, показала на яркую звезду.
— По-нашему называется Шолпан, — сказала Жамал.
— А по-нашему — Венера. Вернее, не по-нашему, а по-латыни… А может быть, по-гречески… Нет, наверное, все-таки Венера по-гречески — Афродита. Знаешь, Жамал, — продолжала раздумчиво говорить Тамара, — я иногда ловлю себя на мысли о том, что многое стала забывать из того, что знала. Иногда с опаской думаю, а смогу ли я учительствовать как прежде? Сколько будет тянуться эта проклятая война?..
Постепенно неровный, очерченный вершинами деревьев клок неба над головой стал светлеть. Стали оживать птичьи голоса. Партизанки свернули с тропы и углубились в чащу в поисках укромного места, где бы они смогли провести весь день, не боясь быть обнаруженными.
Неожиданно они наткнулись на хорошо утоптанную тропинку и, пройдя по ней шагов двадцать-тридцать, возле сухого лысого бугра увидели родник, бурливый и неспокойный. Вода в нем, вырываясь из-под земли, булькала, словно в кипящем котле. Женщины умылись ледяной водой, напились, наполнили фляжки и опять полезли в самую чащобу, подальше от тропинки, от родника.
— У нас говорят: где вода, там жизнь, — проговорила Жамал. — Родник притягивает к себе, как бы нам не встретить кого не надо.