Мы закурили. Чтобы извлечь табак из кармана шинели, мне пришлось распустить тесёмки у маскировочных брюк, и только после этого, да и то с чужой помощью, извлёк из запрятанной в брюки шинели заветную, ещё в Москве служившую мне коробочку из-под грузинского чая с лёгким трубчатым табаком. В своём хорошеньком целлулоидном портсигаре я носил пачки тонкой папиросной бумаги и бинт. Проделав все необходимые манипуляции по извлечению коробки с табаком, портсигара, спичек, я наконец затянулся дымом. Высказав ребятам свое убеждение, что курение притупляет чувство голода, я услышал, что меня зовёт к себе командир батареи. Пули летали уже значительно реже, и я, поднявшись, подошёл к нему. Майор, капитан и другие командиры уже двигались обратно.
— Слушай! — сказал мне Калугин. — Я получил приказание поддержать артиллерийским огнём наступление пехоты, нашего второго батальона на эту деревню. (“Второй батальон! Значит, я не ошибся!” — подумалось мне). — Тебе нужно от наших пушек до этой опушки проложить телефонную связь, здесь у телефона развернуть одну радиостанцию, а вторая рация пойдёт с нами. Мы пойдём вместе с пехотой. Нужно будет связаться с командиром батальона. Я пойду сам. Ты тоже пойдёшь со мной. И разведчики тоже, — добавил он.
— А зачем эта двухэтажная постройка, — спросил я, — сначала радио, потом телефон... Не проще ли оставить одну радиостанцию прямо на огневой позиции, чтобы она непосредственно от нас принимала команды? Ведь это быстрее и надёжнее!
— Ну нет, — отвечал Калугин, — нужно беречь пушки. У немцев прекрасно поставлена служба радиопеленгаторных станций. Не успеешь передать все команды, как они засекут твою радиостанцию и узнают местоположение наших пушек. Или ты не подумал об этом? — немного насмешливо закончил он.
— Вряд ли у них есть здесь радиопеленгаторные станции, — усомнился я, скрывая под этим невольное смущение тем, что высказанное Калугиным простое соображение не пришло мне в голову.
— Делай так, как я тебе приказываю, — строго сказал Калугин.
— Есть, — отвечал я. — А как называется эта деревня, и дадите ли вы мне карту, и где наша огневая позиция? — залпом выложил я интересующие меня вопросы, видя, что командир батареи собирается уходить обратно.
— Карты даже у меня нет, — ответил Калугин, — название деревни этой я тоже не знаю, а огневая позиция будет недалеко отсюда, по дороге, по которой мы пришли сюда.
Я иду сейчас туда. А ты давай разворачивайся скорее!
— Есть, — снова вздохнул я, невольно вспомнив о пустом желудке и усталости в ногах. Медленно и тяжело переступая, командир батареи пошёл по дороге назад в лес, я же побрёл к своим разведчикам.
Когда я подошёл к ним, то застал двоих уже спящими. Командир отделения разведки Козлов мирно похрапывал, расположившись в снегу под сосною. Разбудив Козлова, я передал им содержание разговора с командиром батареи и тут же послал двоих к тягачам и пушкам, чтобы передали командиру отделения связи Умнову моё приказание о прокладке телефонной линии и о направлении ко мне радистов с походными радиостанциями. Для себя я нашёл лучшим остаться под сосной в ожидании прихода связистов и командира батареи. Да и слишком велика была усталость: одно воспоминание о проделанной дороге тяготило!
Время шло. Мы сидели под сосной и тихо беседовали. Опушка леса тем временем постепенно наполнялась подходящими красноармейцами в серых шинелях, в большинстве своём без маскхалатов. Вид у них был далеко не боевой: рваные, замученные, в разношёрстном обмундировании, доходившем даже до шапок не военного образца, они представляли шумное скопление людей, не похожее на регулярное войско.
— Откуда вы? — спросил я подошедшего к нам красноармейца.
— Из третьего батальона одной с вами бригады, — отвечал он, — стоим вот в резерве. Нет ли хлеба у вас? Третий день не емши!
Хлеба у нас, конечно, не было. Так вот оно что! Наша “морская бригада” становится разношёрстной! Что добрых восемьдесят процентов “моряков” нашей бригады никогда даже не видели моря, я знал ещё в Москве. Бригада была скоплением “безлошадных” танкистов, кавалеристов, пехотинцев, зенитчиков, шофёров, моряков, переодетых в чёрные шинели.
Однако того, что чёрных шинелей не хватило, и часть нашего сборного войска оказалась в ватных телогрейках и пехотных шинелях, в гражданских шапках и без маскхалатов, — этого я не знал.
Странно смотреть было на этих вояк, у которых подчас вместо шапок голова была повязана домашними шарфами и платками или выглядывала из башлыка совсем не военного покроя. Впрочем, и мы ушли от них недалеко, выглядели не блестяще.
“Все из одной нищей России вышли, в таком виде и в плен попасть просто стыдно”, — подумалось мне.
Февраль, однако, давал себя знать. Стоял мороз градусов на двадцать пять — тридцать. И вскоре, решив прервать наш отдых в снегу под сосною, мы направились той же дорогой, что и пришли, — обратно. В полукилометре от опушки попали в разгар работы наших артиллеристов, устанавливающих пушки, пилящих деревья для устройства поляны, с которой бы можно было стрелять.
Командира батареи я застал греющимся в кабине трактора у радиатора — единственном тёплом месте в этом лесу, сделал я тут же вывод. Подозвав меня к себе, он приказал установить радистам рабочие и запасные волны и позывные.
— Пусть наш позывной будет “К-01”, а позывной огневой позиции “К-02”, — сказал он, — с собой возьмём Быкова и Лапшина и радиостанцию 12-РП, Колесова с радиостанцией 6-ПК оставь у телефона на промежуточной.
— Есть, — отвечал я, с трудом вписывая непослушными на морозе руками позывные и волны на бумажки, предназначавшиеся радистам.
— Не забудьте, что идти надо на лыжах! — крикнул он мне вдогонку.
Я шёл к своему взводу. Вернее, пытался собрать его, выуживая своих ребят по одному, по два из разбросанных на большом протяжении групп, кучек. Это оказалось делом нелёгким. С трудом отыскал командира отделения связи Умнова, отдал ему приказание о прокладке телефонной линии на опушку леса, об оборудовании там промежуточной телефонной и радиостанции, дал позывные для телефона, указания по расстановке телефонистов и охране линий.
— Товарищ лейтенант, — обратился он ко мне, когда окончилась деловая часть разговора, — скажите, пожалуйста, где мы находимся? У Новгорода, что ли, или по направлению на Валдай? Карту я примерно географическую знаю, а вот куда нас завезли — совершенно себе не представляю!..
— Ничего не смогу, пожалуй, ответить тебе, — с горечью сказал я Умнову. — Меня тоже с направлением нашего движения не знакомили. Старался сам следить по компасу. Ехали всё больше на север. Как будто бы направление на Старую Руссу, однако далеко ли мы от неё, в пяти ли или в ста километрах, — ей-ей, не знаю. Нет у меня также местной топографической карты!..
Поговорив ещё на тему о том, что вот уже темнеет, а мы с утра ничего не ели, я расстался с Умновым и пошёл искать радистов. Их вскоре нашёл, разговор с ними имел аналогичный разговору с Умновым. Труднее было собрать своих разведчиков. Те успели далеко в подошедший обоз пробраться!
Под деревней Хмели
Стемнело, когда мы после мучительной, по-видимому, не для одного меня и непривычной процедуры по выбору, подгонке и надеванию лыж двинулись, наконец, в путь. Впереди шли командир батареи, радисты с радиостанцией и разведчики. Снова знакомая опушка, пересёкшая полянку... Вот и лесок! Стрельба значительно удалилась, но бой, как можно было предполагать, продолжался.
Взошла луна. Начиная с поляны, всюду видны были следы недавнего боя. В громадном количестве валялись там и сям выброшенные из сумок противогазы, целые и поломанные лыжи и палки, рассыпанные патроны, каски, и даже попадались воткнутые в снег винтовки. Вот и трупы. В белых маскировочных костюмах. Это наши. Залитые кровью, изуродованные лица. Разбросанные руки и ноги. Многие уже босые. Валенки стащены. Вот лежит труп знакомого мне младшего лейтенанта, командира взвода из второго батальона. Он в чёрной шинели. Нарукавные нашивки, как и у меня... Одна средняя... Грудь разворочена разрывной пулей. Сапоги сняты. В карманах явно кто-то копался. Почти полураздет. Это стаскивапи меховой жилет. Полностью не сняли. Или помешал кто-то, или руки уже окоченели... А вот и немцы! Их трупы большей частью в кустах или у деревьев. В хромовых сапогах, если сапоги не сняты, в коротких тёмно-зелёных куртках, таких же брюках, пилотках... Высокие, стройные, с длинными, немного острыми носами, с тонкими ноздрями, белокурые, много рыжих, с большими вьющимися волосами. Лица умные, но хищные. Через три дерева на четвёртое труп убитого снайпера-немца. Однако соотношение трупов не в нашу пользу. Один к пяти, даже к семи, пожалуй.