— Уходи, Степан, ты мне ничего плохого в жизни пока не сделал, я на тебя никакой злости не таю, у меня есть от тебя ребёнок, и этого факта не скроешь, хотя я очень бы хотела уехать на край земли от тебя, от этой проклятой войны и от терзаний в душе. Сейчас ты узнаешь кое-какие вещи, которые обязан просто похоронить на дне своей памяти, иначе я тебя и в гробу достану.
Начнём с того, что Алесь является подпольщиком и уже давно, с начала войны помогает партизанам ценными сведениями, но с кем он связан и как доставляет сведения, я не знаю, и тебе знать не положено.
А теперь пойдём, посмотри на своего сына, я тебе запретить этого не могу, хотя Алесь его любит и воспитывает, как родного…
С этими словами Фрося подошла к Степану, взяла его за огромную руку и повела в спаленку, где сопели носиками спящие дети. Степан посмотрел на широкую кровать, попеременно переводя взгляд с одного ребёнка на другого. Вначале он долго разглядывал в тусклом свете керосинки лицо своего сына, и тепло разливалось по его сердцу… Затем взгляд только скользнул по личику самого маленького и он сразу отвернулся от него, потому что опять в душе закипела злость. Но тут его взгляд упёрся в миловидное личико девочки, смугленькой, с чёрными кучерявыми волосиками и с характерным носиком… Он перевёл взгляд на Фросю, в котором застыл вопрос.
Фрося, всё так же держа его за руку, вывела из спальни, усадила на лавку, где он сидел раньше, и заговорила:
— Это девочка Меира и Ривы, врачей, которые мне спасли жизнь, и которым я поклялась сберечь ребёнка, и только моя смерть может этому помешать. Если случится так, что они не вернутся с этой проклятой войны, я воспитаю её, как свою дочь.
И последнее, что я хочу тебе сказать, уходи и дай судьбе распорядиться, идёт война и никто не знает, как мы из неё выйдем, но не вмешивайся в ход жизни, поднимешь на Алеся руку или скажешь кому-то о моей девочке, я тебя собственными руками порешу… — и она указала взглядом на топор, стоящий у входных дверей.
Степан с поникшим видом пошёл к выходной двери, на пороге остановился, поднял голову, вгляделся в лицо Фроси и с горечью в голосе заговорил:
— Зря ты так, Фросенька, я, может, не умею так красиво говорить и ухаживать, как твой полюбовник, но я тебя люблю. Ты красивая, работящая и умеешь за себя постоять. Может, я где-то и виноват перед тобой, но никогда не желал тебе плохого, живи, как хочешь, я уйду с вашей дороги и буду обходить стороной твоего, хм, муженька, а по поводу маленькой жидовочки можешь не волноваться, никому до этого нет дела, это твоя воля и твой удел.
Уцелею, надеюсь, позволишь узнать сыну, кто его отец?
Фрося, глядя прямо в лицо Степану, молча кивнула, слова застряли в её горле, и на глаза набежали слёзы…
Глава 20
За Степаном давно уже закрылась дверь, а Фрося стояла и стояла посреди горницы, по её щекам текли горькие слёзы, сколько же бабе надо выплакать слёз за её жизнь.
Алесь появился в деревне как-то утром уже только в начале марта, когда просели сугробы, и просёлочная дорога к полудню превращалась в кашу из снега и грязи. Сразу было видно невооружённым глазом, как он осунулся, во взгляде появилась какая-то отрешённость и печаль, и, только помывшись в баньке, обласканный, изнеженный Фросиными руками, губами и телом, расслабился и поведал о последних событиях, происходящих вокруг него:
— Фросенька, душа моя изболелась, мне так трудно стало вырываться к вам. Ведь истинной причины для выходных и получения подводы я коменданту назвать не могу. Пешком сейчас сюда не добраться, а подводы у нас наперечёт.
Здесь у вас относительно тихо, а в Поставах приближение фронта стало ощущаться всё больше и больше. Это и переполненные вагоны с раненными, и усиленное движение техники по железной дороге и по шоссе, и частые воздушные бои, и гром канонады, слышимой по ночам… И, главное, — это появившаяся дикая ярость в действиях распоясавшихся оккупантов…
Отношение коменданта ко мне резко изменилось, он стал подозрительным и грубым, сам часто присутствует на допросах пойманных партизан и подпольщиков, поэтому мне приходится быть переводчиком при нём, а это для меня невыносимо. Людей пытают всякими изощрёнными методами, а иногда просто избивают до смерти, и в мою сторону уже не раз из уст пытаемых я слышал оскорбления и угрозы… Нет, этого я уже выдержать больше не могу.
Если меня не перебросят в партизанский отряд, то могу проколоться. Господи, когда это всё закончится, когда мы с тобой сможем зажить спокойно, отдавая свою любовь друг другу и детям!..
Фрося в свою очередь поведала ему о неожиданном приходе в их дом Степана и об их тяжёлом разговоре, и это тоже настроения не добавило.