— Закусывай, Стёпа, закусывай и рассказывай, пожалуйста, дальше, а то завалишься… Питок ты, похоже, хороший, а силёнок пока явно маловато…
Он не стал спорить, сокрушённо вздохнул, положил на хлеб кусочек сала и стал тщательно жевать, не поднимая глаз. Закинул оставшиеся крошки хлеба с ладони в рот, закурил очередную папиросу и продолжил рассказ:
— Алесь мне сказал: «Ты, Степан, не держи на меня зла». И так умно пояснил: «Это выше нас, то судьба, а от неё не сбежишь. Мы с Фросей с первого взгляда полюбили друг друга, а вмешательство в нашу судьбу моего дяди и тебя только создали нам дополнительные сложности и лишние переживания, и всё равно мы оказались вместе. А теперь только та же судьба сможет нас разлучить… И даже если бы не было этой проклятой войны, мы бы наперекор всем и всему связали бы свою жизнь одним узлом.
Мы все трое совершили очевидные ошибки и за это платим сполна. Неизвестно, как мы выйдем из этой передряги, но поклянись, если останешься жив, то не обидишь её и моего ребёнка, как и сиротку Анечку, которая, может быть, и не узнает никогда своих родителей. Ведь сердце и руки Фроси стали для неё материнскими… Для меня же все трое деток были родными, я никогда не делал между ними различия…»
Рассказ Степана прервали рыдания Фроси, она обхватила голову руками и медленно раскачивалась в такт горькому плачу. Степан замолк, а Вальдемар ласково гладил её по пышным волосам, а у самого в глазах стояли слёзы…
Фрося быстро взяла себя в руки и, вытирая глаза ладонью, кивнула Степану, чтоб он продолжал повествование.
— А я ему толкую: «Ты вот здоровый и сильный, а я весь перекалеченный, так скорей ты вернёшься к ней и к детям. Даже не буду тебя просить воспитать как следует моего сына, я знаю, что он будет в надёжных руках. Просто, когда он повзрослеет, расскажи ему обо мне. Ведь сыну не за что будет стыдиться своего отца, никого никогда не обманывал, трудился от души, воевал, не прячась за чужие спины…»
А Алесь задумался и молвит: «Не всё в руках божьих, многое зависит от воли людей и обстоятельств, будем уповать на то, что мы оба останемся живы, и пусть вряд ли будем друзьями, но, по крайней мере, не останемся врагами».
Я ему: «Ну, какой я могу быть тебе враг, ведь ты спас мне жизнь и я должен быть тебе обязанным до гробовой доски». А он в ответ: «Я тебя, Стёпа, спас, как бы спас и любого другого, кто был бы на твоём месте, просто так распорядилась судьба. Но я почему-то рад, что так случилось, ведь косвенно чувствую себя виноватым перед тобой…»
— Так мы с ним проговорили почти целый день, а назавтра к ночи мы двинулись дальше на восток — туда, откуда наступали наши войска и откуда слышалась канонада. Сопровождавший крестьянин покинул вскоре наши ряды, ведь дальше начинались незнакомые для него места.
А мы старались днём отсидеться где-нибудь в болоте или в бурьяне, а по ночам продолжали движение, благо было тепло, и для лошади хватало корма, ведь вовсю зеленела трава. Правда, съестные запасы подходили к концу, и пожилой подпольщик, участвовавший вместе с Алесем в нашем освобождении, рискнул пойти в возникшее на нашем пути следования село что-нибудь раздобыть нам на пропитание. Но, видно, нарвался на засаду немцев или полицаев и не вернулся. Мы слышали пальбу с двух сторон. Скорей всего, его в той перестрелке убили.
На шестую ночь мы неожиданно оказались между двух огней, между наступающими нашими войсками и отступающими немецкими. Мы попали в настоящий ад, вокруг взрывались снаряды, наши самолёты бомбили позиции фашистов, вокруг ревели танки, самоходки, а мы затаились в каком-то овраге.
Лошадь убило шальным снарядом почти в начале этого боя, а нас, уцелевших, осталось только трое: Алесь, я и один из тех незнакомых мужиков, спасшихся со мной из гестаповского подвала в Поставах. Наутро нас обнаружил передовой отряд наступающих советских бойцов, который доставил нас в тыл, где мы попали в руки особистов…
Степан заёрзал на лавке и умоляюще посмотрел на Фросю. Та взяла бутылку водки, налила полкружки и подала Степану. Он одним глотком жадно осушил содержимое и стал медленно закусывать, было видно, что дальше рассказывать ему будет ещё трудней.
Глава 26
Степан закурил очередную папиросу, всмотрелся в лица внимательных слушателей, поправил повязку на глазу и продолжил:
— Мы сидели возле какого-то штаба и вдыхали запах свободы и солдатской кухни, ведь мы последние дня два почти ничего не ели и говорили между собой, что скоро нас определят кого в госпиталь, а кого на передовую. И так станет хорошо, не надо будет скрываться и искать врага, он будет перед тобой, бей его, гада, и гони назад в неметчину. А нам даже не дали поесть, а сразу потащили на допрос.