По кабинету взад и вперёд прохаживался капитан. Вы даже представить себе не можете, что у него был за взгляд. Он смотрел на нас сразу, как на преступников. Наверное, минут десять так ходил и буравил нас подозрительно поочерёдно, а мне и сидеть-то было трудно, болела раненая нога, гноился выбитый глаз, страшно хотелось пить и кушать.
А тут капитан резко выдернул пистолет из кобуры и как заорёт:
— Лазутчики, предатели, немецкие выкормыши!.. — и каждому из нас тычет этим пистолетом в лицо.
И тогда наш третий уцелевший, которого мы толком и не знали, вдруг быстро заговорил:
— Товарищ капитан, этот, — он кивнул в мою сторону, — точно из партизан, а этот, — он глянул в сторону Алеся, — был переводчиком у немцев, сам лично это видел. А я из крестьян, помогал партизанам, чем только мог.
А капитан так ехидно:
— Помогал партизанам, говоришь, разберёмся, кому ты помогал, поищем свидетелей, вы, западники, все одним миром мазаны, немецкие прихлебатели…
Ну, а ты, великий партизан, как туда попал, из-под бабьей юбки или окруженец? — и уставился на меня, как на лютого врага…
— А я, как происходило, так и излагаю… что, мол, был в окружении. Нас захватили в плен. Потом какое-то время находился в лагере для военнопленных. Нас посылали на работу восстанавливать мост. Оттуда я бежал вместе с другими ребятами. Пробирался в родные места, наткнулся на партизан и остался в этом отряде, где и провоевал до тех пор, пока меня не захватили эсэсовцы во время карательного рейда.
Рассказываю ему, как мы тогда с небольшой группой партизан отвлекали фашистов от основного отряда. А он на меня опять как закричит:
— Трус поганый, когда другие жизни отдавали за Родину, он в плен сдавался, шкуру спасал! Ещё выясним, может, ты немцами был завербован и к нам подослан, ничего, расколем и тебя.
А потом он резко повернулся к Алесю:
— Ну, а ты вражеская морда, что скажешь, почему не воевал в рядах Красной армии, дезертир? Почему на фашистов служил, сытой жизни хотел? Почему сюда припёрся, скрыться захотел или подослан?
А Алесь так спокойно ему в ответ:
— Я не мог вступить в ряды Красной армии, потому что в Поставы прибыл из Польши, ведь на Родине не был с тридцать девятого года, а у немцев пришлось служить по заданию местного подполья…
И тут капитан со всей силы ударил его пистолетом по лицу так, что кровь брызнула во все стороны…
— Сволочь, мразь! Фашистский выродок, кому здесь туфту вправляешь!.. — и опять пистолетом по лицу. Алесь и упал на пол, потеряв сознание от этого страшного удара…
Фрося вскрикнула и закусила кулак. Лицо ксёндза побледнело до мелового оттенка. Степан вновь закурил и продолжил:
— Я понимаю, каково вам это слушать, а я это всё видел, как капитан ещё несколько раз ударил ногой лежащего без сознания Алеся. Потом он вызвал солдата, и тот облил его холодной водой, привёл в сознание и усадил на стул.
Мне было больно смотреть, как текла кровь на рубаху… И тут я уже не выдержал и говорю нашему палачу, ведь он и взаправду был подпольщиком, это же можно выяснить в Поставах. И это факт, что мы были спасены им из застенков гестапо… Вот, товарищ подтвердит это, — и кивнул в сторону того крестьянина, что сидел рядом со мной, с которым мы делили все тяготы плена и дороги на пути к соединению со своими.
Как я только успел это ещё сказать… Капитан кинулся ко мне, схватил за грудки и давай трясти, и так, что все раны открылись, а их на теле у меня было немало после зубов и когтей немецких собак и пыток гестаповцев.
Потом он приказал нас увести, и вот тогда мы в последний раз встретились глазами с Алесем. Ох, сколько в них было боли, печали и обречённости. И ещё чего-то, что он не мог мне в этот миг сказать… — возможно, это и то, чтобы я при встрече рассказал вам нашу тяжёлую историю.
Фрося плакала, уткнувшись в колени. Вытирал слёзы со своих дряблых щёк старый Вальдемар, а Степан продолжал:
— Больше после того я Алеся не видел. Говорят, таких отправляют в застенки НКВД и там проводят полное расследование, затем судят и кого расстреливают, а кого отправляют в Сибирь в лагеря. Но про его судьбу я больше ничего не слышал, хотя пытался выяснить у заключённых, с которыми вместе потом два года отсидел в одном из таких лагерей, куда меня отправили после госпиталя, где слегка подлатали.
Вот и весь мой рассказ, работник с меня уже никакой, да и вины, кроме того, что сдался в плен, на мне не обнаружилось, и вот комиссовали и отпустили домой «защитничка Родины», так меня назвали перед освобождением…