На смену затянувшейся зиме пришла благодатная весна, зазеленели травы и деревья, зацвели сады, но последний месяц Фросиной беременности вовсе превратился в страшную муку. Приближался срок родов, поясничная боль и отёки достигли кульминации, и Степан позвал к себе местную бабку-повитуху, слывшую на всю округу целительницей и знахаркой.
Та вошла в дом, присела на лавку и всмотрелась в молодую беременную женщину, молчала и качала головой, что-то шепча себе под нос, а затем изрекла:
— Я могу попробовать принять роды, но не уверена, что спасу жизнь обоим. Младенец, а будет мальчик, или мать при этом уйдут на тот свет. Ты, хозяин, коль надумаешь, зови, но не позже завтрашнего вечера, потом уже будет поздно, спасать будет некого, плод лежит неправильно.
Уже выйдя за порог дома, сказала Степану:
— Там на краю города есть молодой жид-лекарь, свёз бы ты её к нему, чует моё сердце, что только он может помочь страдалице… — и, что-то бормоча, удалилась.
Ночью у Фроси начались роды. Вначале сошли воды, а затем тело стали скручивать схватки со страшными болями.
Степан подогнал к дому коня с подводой, на руках перенёс на неё корчившуюся жену и погнал лошадь на другой конец Постав к известному на всю округу, несмотря на молодость, еврейскому врачу.
Подвода с Фросей буквально подлетела к добротному дому, где жил врач Меир со своей молодой женой Ривой. Степан начал неистово колотиться в запертые на ночь ворота. Ему открыла калитку запыхавшаяся, явно беременная жена доктора, и, узнав в чём дело, распахнула настежь ворота, впустив на двор Степана с подводой, на которой корчилась от боли рожающая женщина.
Вслед за молодой хозяйкой Степан внёс в дом Фросю и уложил на указанный ему топчан.
По зову Ривы в комнату вбежал молодой врач совершенно несолидного возраста и вида, с взъерошенными после сна чёрными кудрями. Посмотрев на Фросю, сразу оценил положение, выпроводил из комнаты в прихожую Степана, на ходу отдавая жене какие-то распоряжения.
Наступило утро, а Фрося всё не могла разродиться, нечеловеческие крики роженицы сотрясали стены дома. Молодая, уже на солидном сроке беременности жена доктора почти не отходила от Фроси, смачивая губы ей водой, обтирала тело мокрым полотенцем и следила за состоянием пульса и кровяного давления.
Всё чаще в комнату, где лежала Фрося, входил и выходил с озабоченным видом молодой врач, отмахиваясь от вопросов мужа, картавя:
— Простите, не до Вас, дорогой, не до Вас…
Степан бегал по двору, курил одну за другой цыбарку и иногда с его глаз текли слёзы.
Уже под вечер во двор к нему вышел врач и уставился на Степана уставшими выпуклыми глазами и спросил напрямик:
— Кого будем спасать, а то скоро и спасать будет некого…
Степан ковырял сапогом землю и молчал, врач смерил его осуждающим взглядом и изрёк:
— Попытаюсь спасти обоих. Если не получится и если меня отдадут под суд, позаботьтесь о моей жене и ребёнке…
Родить нормально Фрося уже не могла. Ребёнок рвался наружу, роженица от боли и потери крови потеряла сознание, а пуповина, обкрученная через тельце малыша, сделали роды невозможными.
И Меир решился на операцию, которую до сих пор никогда не делал, а только читал о редких удачных случаях Кесарева сечения.
И вот марля с морфием на лице у Фроси, ассистирует врачу его молодая беременная жена, уговорившая мужа на эту операцию. Скальпель разрезает кожу на животе, и начинается борьба за жизнь…
Глава 4
Меир отлично сознавал весь риск и из специальной литературы знал, что лишь пятая часть женщин остаётся после такой операции в живых, но он не мог отказать Фросе в праве на жизнь. Хотя он ставил под угрозу благополучие и, возможно, даже жизнь своей семьи. Об этом он сообщил Риве, почему-то нисколько не сомневаясь в её ответе, потому что прекрасно знал свою обожаемую жену:
— Ривочка, ты осознаёшь степень ответственности, ведь не дай бог что, и наша участь будет незавидной. Ты же видела этого мужлана, если что не так, у нас прямая дорога в Сибирь, а то и того хуже…
— Милый Меирчик, ты же великолепный хирург и Господь тебе поможет, посмотри, какая она красивая и какая она несчастная… Такое чувство, что мужу безразлична её судьба, он только о ребёнке, похоже, беспокоится…
— Дорогая, я ведь могу без проблем освободить женщину от плода, и тогда её жизни ничего не будет угрожать…
— Меирчик, но ведь есть шанс спасти жизнь обоим, я верю в силу твоего таланта, я уверена, ты сделаешь это успешно, ведь какое будет для неё горе — потерять в таких муках выношенного ребёнка… А если бы я была на её месте…