Теперь, даже трудно было представить, каких трудов ей стоило перевезти тело покойного из Киева в Поставы, где она и похоронила Семёна, с мыслью, чтобы хотя бы могила была рядом с ней.
Нет, могильный холмик это всего лишь место, куда она могла изредка придти и поплакать о своей горькой судьбинушке.
И, сидя рядом с надгробной плитой, она приняла твёрдое решение рожать, ведь так было судьбой уготовлено, понести ребёночка от Семёна и пусть останется настоящий живой след от её любимого человека.
С оказией вернулся из Сибири Андрейка, она встретила его в Москве, повзрослевшего, возмужавшего и недовольного возвращением в Поставы.
Он явно затаил в душе обиду на мать, которая, по его мнению, оторвала его от отца и полюбившейся Сибири.
Как он укоризненно смотрел на округлившийся живот матери, явно стесняясь её беременности…
Старший сын тоже смотрел не одобрительно, наблюдая за растущим животом матери, хмуря свои белёсые брови.
Стас ничего не говорил Фросе, но это молчание было хуже громких обвинений.
Только одна Анечка не давала ей усомниться в правильности решения, оставить ребёночка.
Дочь приезжала каждые выходные из Вильнюса, чем только могла, помогала беременной матери, волновалась за неё и интересовалась самочувствием.
Надо сказать, что беременность протекала не легко, как не хочешь, а ей уже было почти тридцать восемь лет и на ранней стадии пришлось столько пережить нервных и физических нагрузок.
И, как не крутись, а ей надо было восстанавливать хозяйство — вновь заводить курей, свиней, следить за огородом, доить корову и не перечесть, сколько всего навалилось на её плечи, а при её беременности справляться со всем этим было совсем нелегко.
Стас, демонстративно отмежевался от огорода и животных, хорошо ещё, что следил за порядком во дворе — чинил крышу, забор, укрепил кое-где развалившийся фундамент дома.
Возвратившийся в конце августа домой Андрей, если и помогал, то только из-под палки, а в основном сидел над книгами, словарями и картами.
Неоценимую помощь ей оказала Оля, соседка и подруга всё свободное время уделяла Фросиному хозяйству, и благодаря ей, они вместе быстро привели всё в прежний порядок.
Ах, Оленька, незаменимая помощница с первого дня их знакомства, всем была хороша, но была не в меру любопытная и совершенно не умела держать язык за зубами.
Её просто съедало отсутствие полной информации, она закидала Фросю вопросами и та, зная, что уже сегодня вечером всё станет известно Оленькиной свекрови, а завтра всем сплетникам Поставам, не вдаваясь в особые подробности, поведала ей вкратце о своей безумной любви.
Да, и как, можно было скрыть, когда тут и похороны Семёна, и уже явная беременность.
Чтобы не возникало вокруг неё лишних разговоров, Фрося рассказала Оле и о том, какая была встреча с Алесем, о том, как она ошиблась, что поехала к нему в Сибирь, и что по-сути ему там и не нужна была, о замечательных людях, которых там повстречала, о природе, погоде… и потихоньку вопросы подруги сошли на нет.
В начале декабря у неё родился мальчик, которого она не задумываясь назвала Семёном.
Господи, это же надо так, все её мальчишки унаследовали черты отцов, и даже характерами пошли в них, и только Анечка, как ни странно, разговор, конечно, не идёт о внешности, но темпераментом, жестами и вкусами очень и очень напоминала Фросю.
Кто его знает, может она с Ривой тоже похожи характерами…
Да, надо будет сегодня вечером обязательно написать ей письмо…
Ах, бедная Ривочка, я всё сделаю, что бы её тоска несколько поутихла, нам нечего и некого делить, это моя девочка, и если она станет немного нашей, кто от этого проиграет…
И, Анютка, пусть тоже напишет, нет, обязательно должна написать, сегодня же усажу, а то завтра уеду в Ленинград, и она засуетится и забудет в её суматошной жизни обо всём.
Да, сегодня она не та богатенькая Фрося, которая явилась из Сибири, ведь в шестьдесят первом, при переходе на новые деньги, потеряла столько, что страшно вспомнить.
Почти всё, то, что ей оставил Семён, превратилось в бумагу, разве она могла засветить такую огромную сумму, хорошо ещё Ицек в Вильнюсе подсуетился и малость спас, хотя люди шли на сделку требуя половину, а иногда и больше.
Нет, евреи не дураки, превращая бумажки в золото, будет наукой на будущее.
Ладно, проехали.
Нет, она особо не переживала о потерянных деньгах, ерунда, есть хозяйство, есть базар, есть заветное кресло, где осталось ещё четыре монеты от Вальдемара и золотые украшения Ривы… не пропадёт.