Виктор разлил в изящные фужеры коньяк, Фросе побольше, себе на донышке и провозгласил тост:
— За нас, за нашу встречу и за наше будущее!
И они звонко чокнувшись, выпили.
Виктор подхватил вилкой дольку лимона, а следом рукой взял бутерброд с икрой и Фрося почувствовала себя раскрепощёно.
За ужином они вели неспешно разговор, потихоньку узнавая друг друга.
Они не задавали друг другу вопросов, а каждый рассказывал то, что считал нужным.
Обстановка ресторана, публика и сервировка вскоре отступили на задний план, напротив сидели два уже немолодых человека, которые находили удовольствие от общения, кушаний, а главное, друг от друга.
Глава 20
Первые дни мая в Ленинграде радовали такой же замечательной погодой, как и в Поставах, только воздух, пожалуй, был больше насыщен влажностью, сказывалось близкое присутствие Финского залива.
Ещё не наступил период белых ночей, тут Фрося ошибалась, но вечер был упоительный, наполненный пением соловьёв и благоуханием цветов.
Весна уже ощущалась во всём, воздух был пропитан ароматом цветения, ласковый ветер с Невы обдувал лица прохожих, среди которых, не спеша прогуливались под руку Виктор с Фросей.
Они вели ни к чему не обязывающую беседу, понемногу приоткрывая тайники из прошлой жизни.
Фрося отметила в Викторе удивительную способность, практически не задавая вопросов, выводить собеседника на откровенность.
Она постепенно рассказала многое из своей казалось бы, для неё неприметной жизни.
Сама, при этом удивляясь, сколько же всё же было у неё судьбоносных зигзагов.
Самое большое впечатление на собеседника произвёл её скоротечный роман с Семёном.
Виктор от души восхищался судьбой и благородством человека, который, пройдя с детства такой тяжёлый путь, не сломался и сохранил в себе душу романтика и рыцаря, и в момент, когда его жизни угрожала смертельная опасность, думал о своей любовнице, стараясь обеспечить её материально, и отгородить от хлопот, и переживаний у ложа больного или умирающего.
Он также не переставал восхищаться своей новой знакомой, это же надо, рискуя собственной жизнью спасти еврейскую девочку, вырастить её, как родную дочь, поехать к чёрту в пасть, в Сибирь и там резко изменить свою судьбу.
Затем последовать за любимым человеком в Москву, а дальше в Киев, взять на себя все трудности с перевозкой и похоронами Семёна, и оставить, не смотря ни на что и ни на кого, на земле хрупкий след по нему в лице, рождённого уже в приличном возрасте, сынишки.
Фрося вдруг возмутилась:
— Ну, какая я героиня, обычная баба-дура — замуж пошла за человека, который до свадьбы ни разу не поцеловал, а затем, как ошиблась в человеке, возведя его для себя и детей на такую высоту, что Андрей до сих пор живёт этими иллюзиями о несравненном своём папаше.
Нет, Витенька, ничего героического во мне нет, ни образования, ни манер, в ресторан зашла, как корова на бойню, думала глаза вылезут из орбит от страха, когда увидела всю эту роскошь и кучу вилок и ножей…
Тут, Виктор сдержаться уже никак не смог, запрокинул голову и разразился хохотом, крепко прижимая к груди улыбающуюся женщину.
Затем он посерьёзнел, усадил Фросю на ближайшую скамеечку возле закованного в бетон берега Невы и начал свой рассказ:
— Фросенька, я же тоже не из дворян, обыкновенный Витебский мальчишка, ушедший служить в морфлот за шесть лет до войны.
Затем поступил здесь в Питере в мореходку, но не успел её окончить, началась война и я все эти лихие годы на крейсере прошёл путь от мичмана до капитана.
Всякое бывало и на грани смерти много раз бывал, мы ведь охраняли конвой с грузами доставляемый в нашу страну из Соединённых штатов Америки и Англии.
Нас постоянно бомбили и торпедировали фашисты, но бог миловал, уцелел.
За год до начала войны женился на девушке из интеллигентной семьи, отец её был профессор, какой-то светила в области химии, попал в дом, прежде принадлежавший бывшим дворянам, мои новые родственники тоже были совсем не из простых, манеры куда там, домашние тапочки, вилочка с ножичком и салфеточка на груди, говорят с друг другом не подымая голоса, почти шёпотом, картины, гобелены, подсвечники и всякой другой роскоши и культуры, я и обомлел, это же надо «из грязи да в князи».
Меньше, чем за пол года до войны появилась на свет старшая наша дочь, я её толком и на руках не подержал, в считанные дни, что был дома и приблизиться не давали, носились над ней, как наседки жена, тёща и нянечка, которая нянчила ещё мою жену.