Фрося попила водички и с волнением окунулась в приятные и горькие воспоминания о Семёне, но для этого ей надо было, хотя бы вкратце рассказать о том, что предшествовало её приезду в Сибирь.
Вкратце не получилось, потому, что ей, для полной картины восприятия, пришлось рассказать немного о своём детстве и появлении в Поставах, о своём замужестве со Степаном, о своих трудных родах первенца, о замечательных врачах и людях Меире и Риве, которые спасли жизнь ей и её ребёнку.
Не смогла она обойти в своём длинном рассказе, историю появления в её семье Анечки и как им пришлось скрываться в деревне от немцев и доброжелательных, в кавычках, людей…
Её повествование явно затянулось и она виновато взглянула на пожилую женщину:
— Наверное, в моей истории нет ничего для вас интересного и это совсем не связанно с вашим сыном, я попробую сократить свой затянувшийся рассказ.
— Что ты, что ты, я хочу всё о тебе знать, ты же теперрь член моей семьи.
Фрросенька, ты же настоящая герроиня, я бы с тобой в годы рреволюции на любое задание пошла, я веррю каждому твоему слову.
Фрося не стала оспаривать заявление, полюбившейся ей с первого взгляда пожилой женщины, а улыбнувшись, продолжила:
— Скрываться в деревне мне помог Алесь, племянник местного ксёндза, мы ещё до моего замужества питали любовные чувства друг к другу.
И Фрося, не вдаваясь в особые подробности, поведала о том, как появился вновь в Поставах Алесь, какую роль он сыграл в их бегстве в деревню, как она жила в годы войны, о рождении Андрейки, и о том, как в сорок четвёртом без вести пропал Алесь.
Не могла она обойти в своём рассказе и огромной роли, которую сыграл в их участи дядя Алеся Вальдемар, о том, как ещё несколько раз на её жизненном пути встречался первый муж Степан, и перескакивая через года, она дошла в своём рассказе вплоть до принятия ею решения ехать в Сибирь в посёлок Таёжный, куда на поселение был отправлен после лагеря Алесь.
За время всего Фросиного рассказа Клара Израилевна не произнесла ни слова, только раз за разом в её руках оказывалась очередная папироса.
Неожиданно Фрося замолчала, она не знала, как приступить к тому месту, где появляется в её жизни Семён.
Ведь это был тот момент в её рассказе, который больше всего должен был волновать его мать, потерявшей много лет назад своего ребёнка, которому отроду тогда не было и десяти лет, а с тех пор прошло уже тридцать:
— Доррогуша, не щади меня, не упускай никаких подрробностей, прродолжай, я многое пережила в этой жизни, спрравлюсь и с этим.
Ты прродливаешь для меня жизнь, казалось бы давно утерряного сына, больше, чем на двадцать лет…
Фрося не знала, каково будет слушать матери Семёна её рассказ о вдруг ожившем для неё на короткий срок сыне, но сердце при воспоминании сдавила такая тоска, что слёзы буквально брызнули из глаз, заливая лицо, она не успевала их вытирать ладонью и они обильно капали на блузку и стол.
Клара Израилевна быстрым движением наполнила холодной водой кружку и вместе с полотенчиком подала расстроенной Фросе:
— Доррогушенька, успокойся, не тррави так своё серрдечко, пусть он поживёт ещё ррядышком с нами в твоём ррасказе…
Фрося быстро взяла себя в руки и продолжила, она описала их встречу с Семёном, как он выглядел, что он говорил и как:
— Вы, даже представить не можете, он соскочил с подножки своей машины, такой маленький, худенький, с точно с такой же шапкой курчавых волос, как у вас с Сёмкой и даже с такой же манерой разговаривать, как это делаете вы с моим младшим сыном.
Затем она описала их поездку в Сосновск и стараясь ничего не упустить, передала его рассказ о той жизни и тех мытарствах, что выпали на его тяжёлую долю, после того, как арестовали его родителей.
Смущаясь, поведала об их искромётной любви, каким Семён был ласковым и внимательным, как умел устраивать вокруг себя праздник, и как он неожиданно исчез, оставив ей дорогие подарки и крупную сумму денег.
Клара Израилевна вдруг поднялась со своего места, подошла сзади к Фросе, обняла её по матерински за плечи и ласково поцеловала в щёку:
— Спасибо тебе моя милая, ты мне веррнула сына, пусть ненадолго, пусть уже взррослого, пусть истррёпанного жизнью, но такого рродного и судя по твоему ррассказу, оставшимся до конца, несмотрря на все тяготы выпавшие на его долю, пррекрасным человеком.
Обе женщины уже не стесняясь всхлипывали, поминутно утирая обильные слёзы, у каждой из них было, отчего поплакать:
— Доррогуша, ты по телефону обмолвилась, что присутствовала при его кончине и я так поняла, что и похоронила в своём городе.