Долгое время я даже помыслить не могла, что на месте моего погибшего мужа может оказаться другой мужчина, хотя на протяжении всего этого времени ко мне подъезжало немало ухажёров.
Но жизнь продолжается, в пятьдесят пятом году я была в Штатах на семинаре, куда меня послали от больницы, и там я познакомилась с одним профессором, светилом в области кардиологии, и у нас возникли дружеские отношения, быстро переросшие в любовные.
Мой нынешний муж, зовут его Майкл Фишер (речь идёт о том профессоре, с которым я познакомилась на семинаре), был тоже вдовцом, его жена лет за пять до этого умерла от онкологии, по стечению обстоятельств он оказался евреем.
Мой будущий муж, конечно, хотел, чтобы я перебралась в Штаты, но об этом даже помыслить не могла, ведь если случится, не дай бог, ещё какая-нибудь страшная война, я должна быть рядом со своим народом, потому что навидалась предостаточно предательства, равнодушия и откровенного антисемитизма в стране исхода.
Это, конечно, ни в коей мере не касается тебя, но таких, как ты, были единицы. Я не хочу здесь писать об этом, я думаю, что и ты не раз сталкивалась с проявлениями нетерпения одного народа к другому, и что греха таить, возможно, и с нашей девочкой у тебя тоже были проблемы, ведь она типичной еврейской наружности…
Майкл принял беспрецедентное решение — оставил кафедру, преподавание, практику в известной клинике и приехал ко мне в Израиль, где мы и живём вместе до сих пор. Муж гораздо старше меня, почти на двенадцать лет. У него в Штатах остались двое взрослых сыновей, но он хотел нашего совместного ребёнка, а, может быть, он пошёл на это и ради меня, зная, как я тоскую о потерянной дочери. Но в начале пятьдесят восьмого у нас родился сынок, которого мы назвали Меиром.
Сейчас нашему мальчику шестой год, и мы души в нём не чаем. Мы с мужем работаем в одной больнице, он ещё преподаёт в Иерусалимском университете. У нас хороший дом с садом в живописном районе Иерусалима, на высокой горе.
Милая моя сестричка, как бы я хотела тебя обнять и расцеловать, как бы я хотела принять тебя в своём доме, и если бы надо было, то и разделить кров. Я уверена, что мы нашли бы общий язык и общие интересы, ведь волей судьбы у нас есть одна дочь на двоих, на которую я только с робостью претендую, боясь обидеть твои материнские чувства. Но ты пиши мне о ней, дай погреться хотя бы издали её успехами, её красотой и умом. Мне так приятно, что она выбрала нашу с Меиром профессию, думаю, что не последнюю роль в этом выборе сыграла ты.
Я бы писала и писала тебе, мне хочется выложить тебе всю душу, поделиться самым сокровенным, ведь у меня после войны не осталось ни одного родного человека, потом появился муж, сын, а теперь и вы с Ханочкой.
Возможно, у тебя, кроме того сына, которого мне посчастливилось принять в свои руки после его рождения, есть и другие дети, — знай, они всегда найдут место в моей душе, и если я смогу чем-то помочь, то сделаю это с большим удовольствием, ведь финансово мы очень хорошо обеспечены.
Дорогая моя сестричка, очень прошу тебя, не задерживайся с ответом, для меня твоё письмо будет светлым лучом из мрачного прошлого. Очень хочется надеяться, что если ты расскажешь обо мне Ханочке (разреши мне её так называть), и она примет в свою душу несчастную мать, потерявшую много лет назад свою кровиночку, и напишет мне письмо, то я мысленно упаду на колени пред тобой и буду целовать стопы твоих ног, потому что твоё согласие на наше общение будет святым поступком.
А если ты решишь, что ей не надобно обо мне знать, я пойму тебя и не буду осуждать, а просто буду надеяться, что хоть иногда ты будешь мне писать и сообщать, как складывается жизнь нашей доченьки.
Вот и пришло время заканчивать моё письмо, мне оно далось очень нелегко, ведь, по сути, я пишу в неизвестность, но почему-то, заканчивая его, я больше и больше становлюсь уверенной, что оно найдёт адресата, и ты проявишь ко мне сестринскую любовь и милосердие. Мой муж тоже верит в это…
Миллион раз целую тебя, пусть хоть несколько поцелуев моих через тебя перейдут и Ханочке…
Фросенька, ты не представляешь, сколько слёз я пролила, пока дописала это письмо. Будьте здоровы, счастливы, в Судный день я испрошу у Бога прощения, очищения от грехов, главный из них — разлука с моей доченькой…
Глава 7
Когда Ицек открыл дверь своей мастерской, он застал Фросю не просто плачущей, — она рыдала в голос по-бабьи, с подвыванием, качаясь взад и вперёд, словно евреи на молитве, повторяя несвязно и неразборчиво какие-то слова… Ицек подскочил к Фросе, схватил её за плечи, поднял со стула и начал трясти: